Андрей Кручинин - Адмирал Колчак. Жизнь, подвиг, память

Однако далее можно увидеть в рассуждениях и планах Колчака известную непоследовательность. Говоря о «переходе от [военно-]окружной системы к территориальной корпусной», то есть к установившемуся в Сибири порядку, при котором пополнение тому или иному армейскому корпусу, сражавшемуся на фронте, давал тыловой «корпусной район», адмирал считает «принципиально вредным и во всяком случае крайне рискованным проведение крупных реформ в тех отраслях, которые работали ранее удовлетворительно». Как будто не задумываясь, что «ранее» – по сути дела означает период «прежнего великодержавного положения России», Александр Васильевич называет сибирский «эксперимент» – продолжением «политики революционного периода, которая привела армию к гибели» и даже утверждает, «что рассматриваемые реформы производят впечатление весьма необдуманного и легкомысленного решения, могущего иметь самые бедственные последствия». В сущности отстаивая жесткую регламентацию «сверху» в противовес «импровизационному» творчеству, оправдывавшему себя в сложившихся условиях, кандидат в военные министры Колчак закладывает основы военной политики, которая таит в себе угрозу будущих осложнений для Верховного Правителя Колчака.

Насколько эту точку зрения можно считать принадлежащей лично Александру Васильевичу? Сразу оговоримся, что, формулируя ее в официальном письме и скрепляя своей подписью, адмирал безусловно принимает на себя и всю ответственность; однако вопрос о возможных влияниях или консультациях не становится от этого менее правомерным, и, задумываясь о том, чье мнение для Колчака в этот момент могло быть авторитетным, мы не увидим среди его предполагаемых собеседников тех «выскочек», которым принято приписывать исключительное воздействие на адмирала.

На следующий день после написания своего «меморандума» Болдыреву Колчак на заседании кабинета министров определенно заявил, «что им уже намечены свои помощники» – генералы Генерального Штаба Н.А.Степанов и В.И.Сурин, оба обладающие немалым служебным стажем. Степанов был знаком ему по Дальнему Востоку, относительно же Сурина следует указать, что после окончания Академии он служил в военном министерстве, а во время Мировой войны – в основном в штабах армейского и фронтового уровня, к осени же 1918 года заведовал снабжением Сибирской армии. Были они правы или заблуждались – но опыта, знаний и авторитета у обоих генералов отнять, конечно, нельзя.

А что же сомнения, связанные с принятием Колчаком поста военного министра, о которых мы упомянули выше? Единственная оговорка, которую он делает в письме Верховному Главнокомандующему, относится к вопросу отнюдь не военного, а общеполитического характера. «Я убежден, – пишет Александр Васильевич, – что при условиях настоящего времени партийное представительство исключает возможность положительной государственной работы и что влияние политической партии и ее дисциплины неминуемо внесет в дело государственного строительства полное разложение. Поэтому я ни в каком случае не счел бы возможным работать при наличии в указанных ведомствах (ранее шла речь о сотрудничестве военного ведомства с министерствами „внутренних дел, финансов, снабжения, путей сообщения и иностранных дел“. – А.К.) лиц, деятельность которых могла бы иметь цели выполнения какой-либо партийной программы». И далее Колчак от общих соображений переходит к конкретной должности и конкретной личности – адвокату Е.Ф.Роговскому, по партийной принадлежности социалисту-революционеру, члену Учредительного Собрания и товарищу председателя Уфимского Государственного Совещания, которого в формирующемся кабинете усиленно продвигали на пост товарища министра внутренних дел, «заведывающего милицией».

Адмирал не скрывает от Болдырева своих опасений: «Нахождение во главе ведомства, или его части, ведающего охраной общественной безопасности, лица, принадлежащего к определенной партии и состоящего членом ее исполнительного комитета, я не считаю допустимым ни с какой точки зрения, даже обывательской». Голос Колчака не был услышан – Роговский получил указанную должность, – и все же адмирал, чьи «резкие протесты» на заседании формирующегося кабинета не возымели силы, решил принять пост военного министра. В указе Временного Всероссийского Правительства от 4 ноября говорилось:

«Назначаются: Вице-Адмирал Александр Васильевич Колчак – Военным и Морским Министром.

Генерального Штаба Генерал-Майор Николай Александрович Степанов – помощником Военного и Морского Министра по организационно-инспекторской части.

Генерального Штаба Генерал-Майор Виктор Ильич Сурин – помощником Военного и Морского Министра по снабжениям и технической части.

Генерал-Майор Борис Иванович Хорошхин – помощником Военного и Морского Министра по делам казачьих войск».

Прервем пока изложение дальнейших событий, чтобы обратить внимание читателя на то, что опасения Александра Васильевича по поводу партийных (более конкретно – социалистических) влияний представляются совершенно оправданными. Как показывает исторический опыт, никогда в течение Гражданской войны правительства, социалистические по своему составу или подпадавшие под воздействие социалистов, не были способны к решительному сопротивлению узурпаторам власти, сколь бы искренними ни были возглавлявшие эти правительства люди. От Белого моря до Терека, от Волги до Великого океана, несмотря на всю «демократичность» и «прогрессивность», стремления к «свободе» и «народовластию», социалисты оказывались бессильными и только разрушали дело, которым брались руководить. И причина здесь не в одном лишь отсутствии у них государственных и военных знаний и опыта: внося в борьбу партийный дух, они неизбежно обрекали ее (и самих себя) на поражение, ибо сопротивление большевизму могло оказаться успешным лишь при духовном преодолении русским народом революционной разобщенности, восстановлении национального единства, – то есть на путях, противоположных традициям догматичной партийной политики.

В сущности, к той же мысли как будто подходил адмирал Колчак, когда отвергал предложения той или иной незначительной группы лиц. Сейчас казалось, что единодушие и единовластие было достигнуто, но усиливавшееся влияние руководства партии социалистов-революционеров и Съезда членов Учредительного Собрания (тоже вполне социалистического) угрожало этому единству, пытаясь превратить Директорию в партийную организацию.

Поэтому на фронт, куда новый военный министр отправился, дабы самому ознакомиться с нуждами войск, он должен был ехать отнюдь не в хорошем расположении духа; на фронте же его настроение, судя по всему, еще ухудшилось. Разговаривая с Гайдой, который к тому времени возглавил Екатеринбургскую (или Северо-Уральскую) группу войск, Колчак не стал скрывать своих подозрений, «что состоявшееся между Директорией и Омским правительством соглашение непрочно и столкновение неизбежно». В свою очередь, Гайда, по воспоминаниям Александра Васильевича, «высказывал мнение о необходимости диктатуры и говорил, что Директория нежизнеспособна»; подобной точки зрения придерживался и командующий 1-м Средне-Сибирским корпусом генерал А.Н.Пепеляев (брат сибирского политика). После этого совсем не удивителен вывод Колчака: «Я вынес впечатление, что армия не на стороне, а против Директории».