Начало гражданской войны.

Еще резче характеризует эти попытки реставрации Будберг. «Старый режим распускается самым махровым цветом и в самых гнусных своих проявлениях, — пишет он. — Ни для кого не тайна, что у большинства спасителей только и на уме, сколько «серой сволочи» они повесят за то, что переиспытали». «Таких спасителей, которые на 90 % состоят из купцов и буржуев, как вдохновителей и кормителей, и офицеров, как исполнителей, деревня примет в дубье и пулеметы», — признает Будберг, сам убежденный монархист. «Вообще немало злобной подлости открылось в эти дни, — пишет Будберг в другом-месте. — Достаточно было пустяка, чтобы разверзлись уста и раскрылись во-всю настоящие чаяния и вожделения. Эти господа, возгоготавшие от жадной радости, в припадке самой подлой, свойственной трусам мести, действительно были бы счастливы, если бы кто-либо другой, их не замешивая и открыто не компрометируя, истребил бы не только комиссаров, но и большую часть серого русского народа… Спасители, храбро расправляющиеся с бутылками в ресторанах и кабаках, в своем бахвальстве сделались страшнее бенгальских тигров».

«В угаре надежд, поднятых свержением в Сибири большевизма, — пишет тот же Будберг, — померкли уроки прошлого, и все жадно тянутся к старым источникам кормежки, благ, преимуществ и наслаждений. Все чавкают оголодавшими челюстями, испускают похотливую слюну и неспособны видеть будущего — темного, грозного, безвестного».

Так было везде. Так было и на Украине. «В Киеве, — пишет Краснов, — союз «Наша Родина» также создал свою армию. В корпусе едва насчитывалось 2.000 человек. Из них не более половины было боеспособных; остальные были священники, сестры милосердия, просто дамы или девицы, офицеры контр-разведки, полиция (исправники и становые), старые полковники, расписанные на должности командиров несуществующих полков, артиллерийских дивизионов и эскадронов, и, наконец, разные личности, жаждущие должностей губернаторов, вице-губернаторов и градоначальников, с более или менее ярким прошлым». «Вся эта публика наполняла Кантемировку шумом и скандалами. Семенов начал вводить по уездам Воронежской губернии, только что очищенным казаками, земскую полицию старого режима со всеми ее недостатками — взятками и лихоимством».

В области национального вопроса белогвардейские генералы также пошли по стопам царизма. На Дону, где не было других национальностей, Краснов не имел возможности проявить свой национализм. Но зато этот национализм ярко сказался на Северном Кавказе в Добровольческой армии Деникина, где был выдвинут великодержавный лозунг «единой и неделимой России», лозунг, исключающий всякую возможность федерации и признания прав других национальностей. «Добровольческая армия, — пишет Краснов, — ставила если не первой своей задачей, то по крайней мере задачей одновременной с борьбой с большевиками «объединение осколков бывшей России в Единую, Неделимую Россию», иными словами, уничтожение самостоятельной Украины, самостоятельной Грузии, посягательство на полную автономию Крыма, Дона и Кубани». Понятен поэтому страх Грузии, горских народов, украинцев и других перед Добровольческой армией, их недоверие к ней, перешедшее позже в открытую вражду. Так же великодержавно, националистически относился Деникин к казакам Кубани и Дона. Отстаивавшему самостоятельность Дона Краснову он не оказывал никакой помощи. Он «угнетал проявление кубанской самостоятельности; он не считался с Радой». Такое же отношение, полное высокомерия, было и по отношению к украинцам. «Украинцы — к ним одно презрение, как к ренегатам и разнузданным бандам», — пишет в своем дневнике генерал Дроздовский.

Явный, ничем не прикрытый монархизм, угнетение национальностей, восстановление власти помещиков и царской полиции, защита интересов буржуазии — такова была программа и практика белогвардейских правительств по признанию стоявших во главе их генералов. В этих правительствах принимали участие или близко стояли к ним меньшевики, эсеры, народные социалисты и т. п. Так, например, в уральское правительство входили (см. воспоминания Гинса) представители партии народной свободы, трудовой, народносоциалистической, социалистов-революционеров и социал-демократов-меньшевиков. А между тем пункт 4 программы этого правительства выставлял требования возвращения национализированных заводов их бывшим владельцам, т.-е. крупнейшим капиталистам, а пункт 5 — восстановления частных капиталистических банков.

В других местах меньшевики и эсеры не были так откровенны, чтобы прямо входить в белогвардейские правительства (или их туда не пускали). Тогда они становились в позу оппозиции, но оппозиции робкой и неискренней, ибо в глубине души они предпочитали генеральскую власть власти трудящихся. Деникин сообщает, что «на одном из собраний народный социалист Шик, характеризуя позицию, занятую социалистами ростовской думы, говорил: «В тиши они мечтают о казацкой силе, а в своих официальных выступлениях они эту силу чернят». Кубанская казачья интеллигенция, по его же словам, «носила партийные названия эсеров и эсдеков, но, вскормленная на сытом хлебе привольных кубанских полей (т.-е. принадлежащая к кулацким элементам казачества. Н. М. ), она пользовалась социалистическими теориями только в качестве внешнего одеяния и для экспорта, сохраняя у себя дома все кастовые традиционные перегородки».

То же было и в сибирских, правительствах. «Мне совершенно ясно, — говорит Будберг, — что из смеси эсеровщины, думских пустобрехов и естественно настроенных очень реакционно офицерских организаций ничего, кроме вони и взрывов, не выйдет. Из таких продуктов даже самые первоклассные специалисты по соглашательству ничего не сварят».

Известна, хотя и не освещена еще в печати, крупная роль, которую сыграли сибирские кооператоры в деле подготовки чехо-словацкого восстания. На нее указывает и Гинс, но, к сожалению, и он не освещает ее подробно. «К тому времени, когда проявилось явно враждебное отношение Москвы к чехам (т.-е. когда ясно стало, что чехи подготовляют восстание. Н. М. ), — пишет Гинс, — последние успели завязать тесные сношения с сибирской кооперацией, принявшей на себя снабжение эшелонов продовольствием и фуражом, а через потребительскую кооперацию, почти сплошь эсеровскую по составу, чехи связались с подпольными антибольшевистскими организациями».

Мы видели выше, что социальным и политическим содержанием белогвардейской власти был возврат к монархизму и к старым дореволюционным порядкам. Посмотрим теперь, что за лица стояли во главе белогвардейщины, а также и те, кто составлял ее ядро. Для характеристики воспользуемся словами самих авторов воспоминаний.