Начало гражданской войны.

Настоящий, третий, том воспоминаний белогвардейцев обнимает собой период начала борьбы контр-революции при помощи формируемых различными генералами белогвардейских армий, т.-е. приблизительно весь 1918 год. Ареной развертывающихся событий служит юг (Дон и Северный Кавказ) и восток (Сибирь). Гражданская война и интервенция иностранных империалистических правительств на Украине, на западе и на севере [1] Исключение составляют только записки ген. Гоппера, рассказывающие об Ярославском восстании летом 1918 года. в третьем томе не затронуты.

Нужно прежде всего оговориться, что приводимые в книге отрывки печатаются не целиком, а с купюрами. Главнейший мотив сокращений — сбережение места. Из воспоминаний белогвардейцев выбрасывались многие повторения, многое скучное, неинтересное, несущественное (особенно много таких сокращений сделано в воспоминаниях Гинса, написанных удивительно скучно и бесталанно). Выбрасывались часто также и те места, где авторы говорят иногда о действительных, а в громадном большинстве случаев ими выдуманных недостатках и темных сторонах революционной власти. Не желание скрыть и приукрасить действительность руководило нами при таких сокращениях. Пусть даже и есть кое-что верного в этой стороне писаний белогвардейцев. Но эта небольшая доля истины перемешана с неизмеримо большим количеством лжи, а для отделения истины от лжи потребовалась бы колоссальная работа. Да и не в этой стороне писаний белогвардейцев интерес их воспоминаний. Мы — граждане СССР — своими глазами видели все темные и светлые стороны революционной власти. Эту сторону дела мы хорошо знаем и без белогвардейцев. Их воспоминания интересны для нас только постольку, поскольку они рассказывают то, что они хорошо знают, и чего мы не видали: это их жизнь, их работа, их борьба, их интриги. Конечно, и здесь мы не найдем в их воспоминаниях объективной правды. Конечно, и здесь много стремлений скрыть темные стороны и приукрасить действительность. Но тем большую доказательность приобретает та правда, которая все-таки проскальзывает у белогвардейских деятелей. Эта сторона дела и представляет наибольший интерес в их воспоминаниях. К сожалению, недостаток места не позволил целиком привести некоторые статьи, чрезвычайно интересные в этом отношении (например, воспоминания барона Будберга).

Октябрьская революция была поразительно ярким, классическим проявлением классовой борьбы. Революция эта разделила всех граждан России на два лагеря — сторонников и противников революции. Даже те люди, которые всю жизнь свою оставались безучастными ко всем великим вопросам политики, равнодушно наблюдали их подобно гоголевскому мальчику, «ковыряя пальцем в носу», — даже эти архи-обыватели, если не активно, то по своим симпатиям, стали во время этой революции на ту или на другую сторону баррикады.

Под знамя Октябрьской революции стал весь пролетариат и подавляющее большинство крестьянства, т.-е. все те элементы, которые жестоко эксплоатировались во времена царизма, и которым господство буржуазии грозило дальнейшей эксплоатацией. Под знамя контр-революции собрались, наоборот, все эксплоататоры крестьян и рабочих, все те, кого пролетарская революция больно ударила по карману. Под это же знамя ушло большинство старого царского офицерства, которое было глубоко обижено тем, что революция положила конец их власти над безответной солдатской массой, и значительное количество верхов интеллигенции, интересы которых были тесно связаны с интересами буржуазии.

Когда белогвардейские генералы убедились, что нельзя свергнуть новую революционную власть одним наскоком, вроде, например, восстания юнкеров в Петрограде, перед ними встала задача необходимости формирования для борьбы особых, значительных по силе белогвардейских армий.

Какой же характер должны были получить эти армии?

При том ярко классовом характере, который получила Октябрьская революция, классовой силе революции можно было противопоставить только классовую контр-революционную силу, опирающуюся на тех, кому хорошо жилось при царизме, кто имел источником своего благосостояния ту или иную эксплоатацию, кто был поэтому материально заинтересован в сохранении старой эксплоатации и в борьбе против новой революционной власти. Такими элементами, кроме помещиков, буржуазии, офицерства и верхов интеллигенции, могло быть зажиточное казачество Дона и Северного Кавказа, владевшее обширными участками земли и занимавшее привилегированное эксплоататорское положение по отношению к так называемым «иногородним», т.-е. к крестьянам, переселившимся на Дон и на Кубань из-за недостатка земли у себя на родине. Такую же опору можно было надеяться найти и в крепком зажиточном слое сибирских «старожилов», с неудовольствием и в страхе за свое многоземелье поглядывавших на могучий поток переселяющихся в Сибирь «новоселов». Только здесь можно было надеяться найти для контр-революции серьезную многомиллионную классовую базу.

Это прекрасно видели и понимали вожди контр-революции, и потому эти места они выбрали как плацдармы формирования и развертывания своих белогвардейских армий. Только здесь могли они надеяться создать армию, которая, включив в себя значительные слои зажиточного казачества кулацкого типа, могла бы стать по существу классовой армией буржуазии и в то же время иметь внешность народной армии, опирающейся на казачество и крестьянство.

Слабость промышленного пролетариата в этих областях, отдаленность от крупных пролетарских революционных центров и возможность с окраин сноситься с поддерживавшими их заграничными империалистическими правительствами были другими причинами, которые побудили вождей контрреволюции избрать эти окраины ареной своей деятельности.

Но даже среди кулаческих элементов казачества и крестьянства было еще очень живо воспоминание о царизме, об унижениях и оскорблениях, которые должны были выносить даже зажиточные элементы казачества и крестьянства со стороны привилегированных сословий и чиновничества. Ненависть к царизму была так велика, что на защиту его, буржуазии, чиновничества и офицерства не стали в начале гражданской войны даже кулацкие элементы населения. В ответ на призыв добровольческой армии, — говорит Деникин, — «отозвались офицеры, юнкера, учащаяся молодежь и очень, очень мало прочих «городских и земельных людей». «Всенародного ополчения не вышло… Армия в самом зародыше своем таила глубочайший органический недостаток, приобретя характер классовый. Печать классового отбора легла на армию прочно». «Солдат было мало, — говорит тот же Деникин в другом месте своих воспоминаний. — Больше всего записывались в армию офицеры [2] То же подтверждает и ген. Гоппер относительно Ярославля. Там группа, заговорщиков состояла почти исключительно из офицеров.