Харден Блейн - Побег из лагеря смерти

Второй была Ким Хе Сок, тоже бежавшая из Лагеря 18. Впервые она вместе со всеми своими родными оказалась в этом лагере в 1975 году, когда ей было всего тринадцать лет. В 2001 ее освободили, но позднее опять вернули в тот же лагерь. В 2009 году ей удалось бежать, покинуть Северную Корею и через Китай, Лаос и Таиланд добраться до Южной Кореи.

Ким Ён смог выбраться из тюрьмы, охраняемой далеко не так строго, как Лагерь 14, из которого планировали убежать Шин с Паком. Как он написал в своих воспоминаниях «Долгая дорога домой» , ему никогда не удалось бы выскользнуть из Лагеря 14, потому что «его охранники вели себя, словно солдаты на передовой».(1) По словам Кима, до перевода в лагерь, из которого ему потом удалось сбежать, он два года провел в Лагере 14. Описывая условия тамошней жизни, он сказал, что «режим был настолько строг, что о возможности побега не стоило даже и думать».

Шин с Паком ничего не знали о побеге Ким Ёна и не имели никакой возможности адекватно оценить свои шансы на удачный побег и переход через китайскую границу. Но Пак был склонен верить радиорепортажам из Сеула, которые он слышал, пока жил в Китае. В них говорилось о провалах и слабых местах северокорейского режима. Пак рассказал Шину, что Организация Объединенных Наций начала критиковать Северную Корею за нарушения прав человека в трудовых лагерях для политзаключенных. Кроме того, он сказал, что, по слухам, все эти лагеря будут упразднены в самом недалеком будущем.(2)

Пак признался Шину, что хоть ему и довелось много попутешествовать по Северной Корее и Китаю, о заснеженных, малонаселенных районах, окружающих Лагерь 14, он не знает почти ничего. Мало того, он почти не представлял себе, каким маршрутом они смогут безопасно добраться до Китая.

Шин, в свое время проведший бесконечное количество дней в лесах, где он искал дрова и желуди, хорошо знал территорию лагеря, но не имел никакого представления о том, как перелезть через изгородь. Шин не знал даже, смертельным ли будет удар тока, если прикоснуться к колючей проволоке, и это беспокоило его очень сильно.

Кроме того, в последние недели и дни перед побегом его не оставляли навязчивые мысли о судьбе матери и брата. Но наполнены они были вовсе не чувством вины, а страхом. Он боялся, что его ждет такой же конец. В голове у него мелькали картинки их казни. Он представлял себе, как будет стоять перед расстрельной командой или ждать с петлей на шее, когда из-под ног выбьют деревянный ящик.

Не обладая достоверной информацией и выдавая желаемое за действительное, Шин убедил себя, что его шансы успешно выбраться за ограду и не оказаться подстреленным составляют 90 к 10.

Начав готовиться к побегу, Шин прежде всего украл у одного из зэков теплую одежду и новые ботинки. Этот человек спал в одной комнате с Шином и, работая закройщиком, собирал обрезки тканей, которые потом менял на нужные вещи. Кроме того, у него даже имелся дополнительный комплект зимней одежды и обуви.

Раньше Шин никогда не воровал одежду. Но, перестав стучать, он стал чувствовать все большую неприязнь к стукачам. Закройщика, исправно закладывавшего всех, кто таскал еду с фабричного огорода, он ненавидел особенно сильно. Посему Шин решил, что закройщик заслужил наказание и ограбить именно его будет незазорно.

В силу того что у заключенных не было шкафчиков, тумбочек или других мест для хранения пожитков, Шин просто подождал, пока закройщик не уйдет из комнаты, а потом взял одежду с ботинками и припрятал их до момента побега. Обнаружив пропажу, закройщик даже не подумал на Шина: краденые ботинки тому были не по размеру (впрочем, обувь почти никогда не бывала заключенным по ноге).

Шин с Паком решили дождаться момента, когда их отправят с фабрики на уличные работы. В этом случае у них будет повод оказаться поближе к лагерной ограде.

Шанс выпал им на Новый год, редкостный для лагеря праздник, ради которого на целых два дня полностью останавливались работы на фабрике. В конце декабря Шину удалось узнать, что 2 января, т. е. на второй праздничный день, ремонтников и швей вывезут в расположенные на восточном краю лагеря горы на заготовку дров.

1 января Шин, после некоторых колебаний, все-таки решил нанести прощальный визит отцу.

Они никогда не были близки, а теперь отношения у них совсем разладились. Работая на ферме, а потом на швейной фабрике, Шин в выходные дни почти никогда не пользовался оговоренной лагерными правилами возможностью навестить отца. Редкие свидания с ним превратились для него в настоящую пытку.

Почему он так злился на отца, было непонятно, по крайней мере самому Шину. Ведь жизнь 13-летнего Шина своими планами побега поставил под удар не он, а его жена. Именно мать с братом инициировали цепь событий, в результате которых Шин попал под арест, перенес пытки, а потом терпел издевательства в школе. А отец был всего лишь еще одной жертвой.

Но отец был жив и искал примирения с сыном… На «праздничном ужине» в столовой на отцовской работе они большей частью молчали и просто ели свою кукурузную кашу и капустный суп. Шин даже не заикнулся о своих планах. Направляясь к отцу, он сказал себе, что любое проявление эмоций, любой намек на прощание может поставить под угрозу успех их с Паком замысла. Он не до конца доверял отцу.

После гибели жены и старшего сына отец пытался проявлять к Шину побольше внимания. Он извинился за то, что был ему не очень-то хорошим отцом, и за то, что это по его вине мальчику пришлось расти в лагере, в обстановке жестокости и бесправия. Он даже посоветовал Шину при любой возможности постараться «посмотреть мир». Наверное, и он не до конца доверял сыну, и поэтому дал ему свое отцовское благословение на побег в такой завуалированной форме.

Ранним утром следующего дня один из бригадиров повел зэков в горы. Они начали работать на вершине пологого 400-метрового склона. Небо было ясное, солнце блестело на снежных шапках гор, но было очень холодно и дул пронизывающий ветер. Часть зэков топорами очищали от веток поваленные деревья, остальные складывали в штабеля нарубленные дрова.