Елена Прокофьева - Лучшие истории любви XX века

Ада Книппер, сестра Ольги, писала тетке: «Я от Оли всегда ожидала такой поступок, не с Мишей, так с другим… Ну что ж, дай Бог счастья. Миша мне не кажется плохим человеком, и, по-видимому, он ее любит. Потом, мне кажется, что любит она не его, а в нем человека талантливого, любящего и понимающего искусство, музыку. Ведь ей 17 лет только, и беда ему, если она прозреет, в чем я и не сомневаюсь».

«Жена моя красавица! Везет же таким курносым субъектам, как я! Матери моей, конечно, кажется, что я сделал подходящую партию, но тебе, Вава, скажу по секрету, что жена моя – не по носу табак (извини за грубость). Да, я думаю, нелегко тебе представить меня рядом с красавицей женой, семнадцатилетней изумительной женкой. Дуракам счастье».

Это строки из письма Михаила Чехова к В.М. Игнатьевой. Письмо датируется приблизительно сентябрем 1914 года. Оля только что вернулась от родителей. Она чувствует себя одинокой и несчастной. И даже вообразить себе не может, что ее молодой супруг на самом деле так высоко ценит ее, что уже теперь он понимает, что женился не на женщине обычной, какая нужна была ему для счастья и покоя, а на сказочной жар-птице, и уже предчувствует, что ему эту птицу чудесную не удержать…

Ольга считала, что брак их – ошибка. Но тогда – в первый год супружества – ей и в голову не приходила мысль о возможности развода. Она считала, что замужество – это навсегда. И совершенная ею ошибка – непоправима. И от этого еще тяжелее было ей терпеть то, что стало для нее теперь повседневностью… Миша говорил: «Привыкнешь». Она честно пыталась привыкнуть, притерпеться… Но – не получалось. Слишком уж разительно отличалась ее нынешняя жизнь от той, прежней жизни в Царском Селе, с родителями, с Адой и Левой, от которой Ольга безоглядно убежала в замужество.

Тесная квартира, духота и вонь, отсутствие самого элементарного комфорта – это еще полбеды. К этому как раз, согласно энгельсовской «Диалектике», человек рано или поздно привыкает. Или хотя бы притерпевается. Оля притерпелась. Привыкла к общей с Мишей постели, к регулярному «исполнению супружеского долга», к пылкости Миши, вызывавшей у нее лишь гадливость… Труднее, нет – вовсе невозможно было привыкнуть к той атмосфере ненависти, которая окружала ее теперь. К больно ранящим оскорблениям, к чувству собственной бессильной ярости, переполняющим душу – и разъедающим ее, словно кислота.

Наталья Александровна, мать Миши, не в силах была простить невестке самого факта их с Мишей венчания. А уж когда Ольга вернулась из Петербурга, чтобы жить с Мишей, и сообщила, что родители отказали в приданом… Вот когда началась настоящая травля со стороны свекрови и няньки! Прежняя нескрываемая недоброжелательность сменилась откровенной ненавистью. С раннего утра до позднего вечера Наталья Александровна и Маша – так звали старую няню – обсуждали между собой недостатки Ольги, ничуть не смущаясь ее присутствием, и даже напротив – нарочно стараясь, чтобы она все слышала. Говорили о ней в третьем лице: «она». Все привычки Ольги, каждый ее поступок, каждое сказанное ею слово, даже выражение лица – все становилось предметом обсуждения двух пожилых женщин и вызывало либо насмешку, либо агрессию.

Они подозревали ее в неверности Мише… Как с первого дня повелось, со слов няньки Маши: «Уж больно красива! Не обошла бы нашего-то. Ну да я дознаюсь!» – так и продолжалось во все время их с Мишей супружества. Когда Ольга собиралась куда-то – ее провожали подозрительные взгляды, перешептывания, «коварные» вопросы, вроде – «знает ли Миша, куда она идет», «для кого она так нарядилась», «почему так весела (или напротив – встревожена)». Когда Ольга возвращалась… Повторялось все то же самое, разве что список вопросов менялся («почему долго отсутствовала», «довольна ли свиданием», «почему весела (или печальна)»).

От Миши защиты ждать не приходилось. Миша обожал мать и, кажется даже, чувствовал какую-то вину за то, что женился, привел в их с мамой жизнь эту хорошенькую, надменную девушку с холодными глазами, да еще и – как выяснилось уже после свадьбы – без приданого!

Правда, через некоторое время после свадьбы Константин Леонардович, отец Ольги, успокоился немного, смирился с выбором дочери и начал помогать материально молодой семье. И даже принимал Мишу и Олю у себя. В письме к тетеньке М.П. Чеховой (от 8.05.1915 года) Михаил Чехов пишет уже, что «принят он здесь у Олиных родных чудесно». Так что вроде бы скандальная история закончилась благополучно, но… Увы. В письме – приписка: «Стремлюсь домой к маме, и если бы мне не было так хорошо у Олиных, то я давно погиб бы от тоски».

Скандальная история закончилась благополучно только для одной стороны – для Книпперов. Для Чеховых она продолжалась… Наталья Александровна считала, что денег, посылаемых Оле отцом, мало. Что ее замечательный, гениальный сыночек заслуживает большего. И продолжала грызть невестку в тайной надежде, что та не выдержит и сбежит, оставив их с сыном.

Будь Олечка воспитана иначе – она бы не выдержала. Но отец вбил в нее слишком суровые понятия о долге. Она вышла замуж – и теперь должна жить с мужем, невзирая ни на какие трудности. Она совершила опрометчивый поступок – и теперь должна расплачиваться. Сама. Должна. Должна… И она жила с Мишей и расплачивалась, расплачивалась за свою наивность и романтичность – каждый день, каждый час.

К тому же именно сейчас родителям было не до Оли с ее семейными проблемами – у них и собственных семейных проблем хватало! Потому что в хрупком, болезненном Леве взыграла вдруг некая дерзновенная отвага, и взмыла юношеская душа его на волне всеобщего патриотизма (тогда еще положение русской армии не было таким уж отчаянным) – и Лева сбежал на фронт.

Владимир Владимирович Книппер, двоюродный брат Ады, Оли и Левы, писал в своей книге «Пора галлюцинаций»: «Да, было так. В начале Первой мировой войны 16 лет от роду сын немцев бежит на фронт сражаться против немцев за вскормившую его землю. Леву насильно возвращают в Москву. Вопреки воле родителей он служит вольноопределяющимся в западной части, при первом удобном случае добивается отправки на фронт. Участвует в боях. Летом 1917 года Лева поступает в Орле в школу офицеров конной артиллерии».

Впрочем, пока еще Лева только сбежал на фронт и его еще не вернули, и дальнейшее развитие событий родные не могут даже предугадать, и мысли у них, и предположения о судьбе его – самые страшные. И не до Оли им, не до Оли… Ее своевольство и ее страдания – на фоне поступка Левы и его возможной печальной участи – кажутся родителям такой мелочью!

Это было худшее время в жизни Ольги Чеховой. Хуже уже не будет. Никогда.