Виктор Астафьев - Нет мне ответа...Эпистолярный дневник 1952-2001

Хотя и в больнице, я не теряю связи с «Последним поклоном», думаю, иногда что-то записываю, если кашель не бьёт. Не знаю, смогу ли я сдать Книгу в ноябре, но хотя бы в конце года попробую, только бы поправиться.

Сейчас, как и все стареющие люди, я шибко сожалею о беспутно потраченном времени, о бездарно, в разговорах погубленных днях. Задним-то умом то мы, русаки, богаты!

Книга наполняется. Буду писать ещё одну главу, заключительную, из сегодняшнего дня, с оглядом назад, как и чего с нами произошло! Грустные итоги, печальные страницы пролистаю, назвав их «Вечерние раздумья».

А одна глава написалась почти озорная. Это в такие-то тяжёлые дни! Всё-таки раздвоение человека и писателя явление типическое.

Вот. как всегда в больнице, перечитываю Гоголя. Боже, какой писатель! Какой фулюган! И какой горький патриот своей горькой Родины!

Конечно, со школы не перечитывал «Тараса Бульбу», а тут взял и перечитал. Жемчужина! Никому ничего подобного ещё не удавалось изречь на Руси.

Уж как ни пытались изобразить советского «Тараса», да кишка тонка. И стало ещё мне понятно, отчего «Тарас» не попадает в кино и на сцену, в школах и вузах читается успешно. Товарищи жиды там оказываются написанными такими, какие они есть на самом деле. А такие, какие они есть, они никому и даже самим себе не нравятся. Снова я читал по слогам, будто сахарок за щекой держал, «Старосветских помещиков». Вот учебник для молодых писателей. Черпай, учись, смотри — там на всех и всего хватит. Да ведь они читают какие-то подмётные листочки и классику знают совсем плохо, да и текущую литературу знают мало, в основном Жалуются на то, что их не печатают, мечтают разбогатеть посредством пера. Стремясь к этому, потеряешь последние штаны и попутно самоотверженно дожидающуюся материальных благ жену, Конечно, кусок хлеба должен быть у всех, и у молодых писателей не дол жен он отнимать много сил и лет, как это было с нами, но и занимать стол места в душе кусок хлеба тоже не должен.

В № 10 «Нашего современника» будут мои новые «затеси», там парочка есть, что стоит посмотреть. Если я выздоровею к концу октября и состоится поездка во Францию, попробую дозвониться или заглянуть в «Молодую гвардии

Чохом всем кланяюсь, всем желаю доброго здоровья. Кланяюсь, обнимаю. Виктор Петрович

Десятого, на десять дней прилетит из Вологды невестка и станет всем нал легче, а пока...

1987 г.

(Г.Семенову)

Дорогой Гоша!

Какое славное письмо ты мне прислал и как ко времени! Я после тяжкого несчастья, свалившегося на нашу семью лежу в больнице. Кругом ахи, охи да разговоры про болезни, а тут о музыке! Будто живым воздухом подышал, спасибо, брат, спасибо! Видно, ты почувствовал, что мне не очень хорошо. Теперь я не удивляюсь и тонкости, даже изяществу твоего письма и звучной стройности его, всё это от музыки. У меня, к сожалению, было меньше возможностей соприкоснуться с классикой, но рос в певческой деревне и родне, народную песню впитал и пропитался ею с раннего детства.

Обнимаю тебя. Бог есть! Твой Виктор

1987 г.

(В.Г.Распутину)

Дорогой Валентин! Как жив-здоров? Мы потихоньку восстаём из праха. Но девочку пришлось послать к сыну и невестке. Не справляемся. Не хватает сил. Марья Семёновна только начинает подниматься с постели, после сердечных дел было у неё воспаление лёгких, затем воспаление почек, да и я малость в больнице провалялся. Полю — внучку уводили в садик и приводили домой добрые люди. Так она, шустрая и чуткая зверушка говорит: «Меня-то из садика взять не забудьте...»

Последний раз возил их на кладбище, так она. ребенок, плакала, как взрослая женщина, лицо сделалось, как у маленькой старушки. Что-то, какая-то сила проникает и в её маленькое сердечко, заставляет страдать. Когда летели в самолёте, так её мучило, что мне даже страшновато сделалось. Теперь Витька бунтует, в Вологду вослед за Полей просится, а там ещё не обменена квартира. Не понимает пока малой, что в Вологде всё переменилось и ничего уже не вернуть. Ах, сколько горя и бед они ещё переживут!..

Я тут ненадолго съездил во Францию. Чуть не на карачках оттуда прибыл, набегавшись по Москве и намаявшись в очередях в новых, тесных ботинках. До сих пор ноги болят и уже, боюсь, не перестанут, отложение солей разрушает суставы.

Сейчас я работаю. Поездка отвлекла меня и пособила помнить, что пока жив, надо о живом и думать. Делаю «Последний поклон». Понаписал много. Спешу, правлю, в книгу вставляю. В середине января надо книгу сдавать.

Возвращаясь из Франции, я сходил к Карпову и рассказал обо всех издевательствах, творимых над нами. Он всё это знает, тоже ругается и возмущается. Попросил написать письмо, чтоб на основании его выступить в печати или идти с ним в высокие инстанции.

Я посылаю тебе набросок этого письма, если захочешь — подпиши, не захочешь — я только со своей подписью его отправлю. Если письмо тебе кажется резким, можешь его поредактировать, но в любом случае верни мне его и, напечатав три экземпляра, я пошлю его по названным адресам.

Работалось ли тебе хоть маленько? Может, нам в Болгарии снова спрятаться? Зима-то нынче мрачная, ветреная, давящая. Как её и перевалить? Я привёз из Франции лекарство, подобное тому, американскому. Если тебе оно нужно, позвони, разделю.

Всем вашим поклоны. Володе Ивашковскому и Гене Сапронову приветы. Тебе желаю хоть какого-нибудь сносного здоровья и работы по душе.

Обнимаю, твой Виктор Петрович

1987 г.

Секретарю ЦК КПСС т. А. Н. Яковлеву

Министру финансов т. Б. И. Гостеву

Секретарю правления Союза писателей СССР т. В. В. Карпову

Ни в одном известном нам государстве система унижения человека не доведена до такого совершенства, как у нас, в государстве рабочих и крестьян, где гражданские права и достоинство человека гарантируются и вроде бы охраняются Конституцией, многими законами и постановлениями.

Здесь не место перечислять все организации, документы, справки, рекомендации, характеристики, всю бюрократическую управленческую систему, поджидающую тебя за каждым барьером, пропускным бюро, за углом в каждом присутственном месте, чтоб спросить у тебя пропуск, бумагу- справку, удостоверяющие и устанавливающие твою личность и благонаднежность.

Но порой и бумагу некому показать и личность некем удостоверить — перед тобой стена с изощрённой пропускной системой и равнодушием, граничащим с враждебной подозрительностью.

Таким местом является Министерство финансов СССР. Здесь бездушие крючкотворство доведены до такого уровня, который и не снился многим нашим конторам. «Не пущать и не давать!» — вот девиз этого министерства, » многие наши управления позавидовали бы такой чётко отработанной систем и опыт переняли бы, да ни в одну дверь там не пустят, ни одной фамилии не назовут. Всё покрыто в этом министерстве тайной многозначительности.