Ханс фон Люк - На острие танкового клина. Воспоминания офицера вермахта 1939-1945

Проходили часы. Раз уж вышло так, что нас обрекли на пассивность, мы организовали оборону. Остальные части дивизии – танковый полк и 192-й танково-гренадерский – находились в полной боевой готовности, однако тоже были вынуждены оставаться на местах [97]. Мой адъютант вновь позвонил в дивизию. К телефону подошел майор Форстер, ответственный за прием пленных. Он не имел полномочий изменить существующий приказ. Из группы армий «B» нам объяснили, что мы имеем дело с отвлекающим маневром: британцы-де сбрасывают с парашютами соломенные чучела. С рассветом я отправил адъютанта на дивизионный командный пункт с просьбой добиться разрешения на контратаку. По своем туда прибытии Либескинд стал свидетелем жаркого телефонного разговора, который Фойхтингер вел, судя по всему, с командованием армии:

– Господин генерал, я только что вернулся из Парижа и сам видел гигантскую армаду у побережья вблизи Кабура: линкоры, корабли снабжения и десантные суда. Я намерен атаковать – немедленно атаковать силами всей дивизии восточнее Орна и пробиться к побережью.

Однако разрешение на контрудар так и не было получено. Гитлер, который имел привычку работать допоздна, все еще спал.

Я мерил шагами командный пункт, сжимая кулаки в ярости и от досады на Главное командование, проявлявшее нерешительность и не желавшее смотреть в лицо фактам. Будь Роммель сейчас с нами, а не в Германии, он бы отбросил прочь все приказы и начал бы действовать – в этом мы не сомневались.

Мы были в отличной физической форме и чувствовали себя в состоянии справиться с ситуацией. Я подавил гнев и заставил себя успокоиться. Мой опыт на прежних ТВД научил меня, что, чем более сложна обстановка и опасно положение, тем более хладнокровно надлежит реагировать на них командиру.

Лучший способ успокоить взволнованного порученца или связного с донесением, прибывшего из района, где сложилась отчаянная ситуация, предложить ему присесть, угостить сигаретой и попросить:

– Ну а теперь расскажите мне, что происходит на самом деле.

Итак, трагедия разворачивалась и шла своим чередом. Прошло всего несколько часов, и храбро бившиеся на прибрежных фортификациях бойцы оказались не в состоянии сдерживать натиск неприятеля – им было просто нечего противопоставить бившим по ним с моря орудиям главного калибра линкоров союзников и безраздельно господствовавшей в небе авиации противника, армады бомбардировщиков которой сбрасывали свой смертоносный груз на головы защитников на побережье и в Кане. И все это время готовая вступить в действие немецкая танковая дивизия неподвижно стояла за линией фронта. Рано утром с высот восточнее Кана мы увидели несметное воинство союзников – поля, покрытые приземлившимися транспортными планерами и многочисленные аэростаты наблюдения в небе над районами высадки, помогавшие корабельной артиллерии вести точный и сокрушительный огонь.

Положение заставляло нас перегруппировываться. Восточнее и западнее реки Орн были сосредоточены сильные боевые части. Мы все продолжали ждать разрешения на контратаку. Между тем, как мне подумалось, ввиду превосходства союзников, очевидного всякому, кто видел их флотилии, шанс сбросить противника в море мы уже упустили. Подтягивание резервов представляло для нас чрезвычайную сложность. Союзники открыли второй фронт. Натиск врага на востоке все усиливался, бесконечные бомбардировки важных промышленных центров и железнодорожных коммуникаций продолжались – какими бы храбрыми и какими бы опытными ни были наши солдаты, они не могли уже выиграть войны. Успешное вторжение, как думал я, стало началом конца.

В ту пору мы не знали, но в начале мая 1987 г. мне в руки попала интересная информация. Вернер Кортенхаус, некогда командир танка в нашей дивизии и автор книги «История 21-й танковой дивизии», дал мне возможность познакомиться с двумя письмами, которые в конце 1979 г. прислал ему генерал Шпайдель, бывший начальник штаба группы армий «B» Роммеля.

Выдержка из письма от 26 октября 1979 г.:

«Между 1.00 и 2.00 6.06.44 г. я позвонил Фойхтингеру, однако не смог с ним связаться. Только утром 6 июня мой первый офицер штаба наконец разыскал его… Фойхтингер имел общие указания немедленно атаковать в случае воздушно-десантной высадки».

Выдержка из письма от 15 ноября 1979 г.: «В действительности 21-я танковая дивизия располагала приказами вступить в боевые действия сразу же, если произойдет воздушно-десантная высадка противника, и силами всей дивизии».

Приказ относительно атаки всеми силами, то есть всей моей боевой группой уже в саму ночь с 5 на 6 июня, в случае воздушно-десантной высадки противника не был в то время доведен ни до моего сведения, ни до сведения моего адъютанта, Либескинда, позднее ставшего генералом Бундесвера. Как не знали, судя по всему, о подобных директивах и в других частях дивизии. Напротив, мы придерживались строгих указаний не вести даже малых операций до тех пор, пока наступательные действия не будут санкционированы группой армий «B». Но в дивизионном штабе должны были знать о другом приказе, как следует это из писем генерала Шпайделя.

Возникает вопрос: если бы я знал о приказе вступить в действия в случае воздушно-десантной высадки, разве бы я под свою ответственность не развернул атаку против воздушных десантов восточнее реки Орн всем полком, усиленным дивизионом штурмовых орудий Беккера? Мы с моим адъютантом были в тот момент уверены, что, воспользовавшись первоначальным замешательством противника, обычным после высадки, мы смогли бы прорваться к побережью и, возможно даже, отбить у врага два моста через реку Орн в Бенувиле. При этом параллельные операции развернули бы 192-й полк и танковый полк.

Этого оказалось бы недостаточно для срыва всего вторжения в целом, однако могло, вероятно, задержать высадку морского десанта и повлечь большие потери у британцев.

Вот пример того, сколь пагубным образом могут сказаться на крупной операции невнятно отданные приказы.

И еще не менее интересные вещи мне довелось узнать в начале июня 1987 г. от бывшего капитана, офицера генерального штаба, позднее генерала Бундесвера Вагеманна, который в начале мая 1987 г. сообщил данную информацию занимающемуся изучением вторжения подполковнику Бундесвера Г. Бехтольду.

С мая по июль 1944 г. Вагеманн был приписан к дивизионному штабу и занимался вопросами подготовки. В ночь с 5 на 6 июня он замещал первого офицера, находившегося в Париже с Фойхтингером. Вагеманн говорит, что поздним вечером 5 июня 1944 г. рота радиосвязи дивизии перехватила посланное британцами открытым текстом сообщение, в котором шла речь о загрузке транспортных планеров. Донесение было передано по инстанциям. После первых известий о начале воздушно-десантных высадок он (Вагеманн) немедленно объявил тревогу в дивизии и между двумя и тремя часами раннего утра 6 июня передал информацию Фойхтингеру в Париж. Фойхтингер вместе с первым офицером штаба [98]прибыл на командный пункт между шестью и семью.