Ханс фон Люк - На острие танкового клина. Воспоминания офицера вермахта 1939-1945

Тогда мы не знали, что Роммель, в соответствии с его собственным желанием, был приглашен на совещание к Гитлеру и 4 июня уехал в Германию. Не знали мы и того, что генерал Фойхтингер со своим первым офицером штаба отправился в Париж, в «Особый Парижский штаб». Потому в решающую ночь с 5 на 6 июня никого из них в штаб-квартирах не было.

Все, что у нас было, – судьбоносный роковой приказ не вступать в соприкосновение с противником до приказа из группы армий «B» (Роммеля) или главнокомандующего войсками на Западе (фон Рундштедта).

5 июня 1944 г. два танково-гренадерских полка стояли на оборудованных боевых позициях по обоим берегам реки Орн, к северу от Кана. Я дал 2-му батальону разрешение на выполнение предстоящей ночью учебного задания 5-й ротой лейтенанта Бранденбурга, которая для этого получила холостые патроны. Все шло в соответствии с планом, предполагавшим, что каждая из рот должна попрактиковаться в ведении боев в темное время суток.

Вечер 5 июня 1944 г. выдался не из приятных. Нормандия показывала себя не с лучшей стороны – днями дождило и задували ветры.

Я сидел в скудно обставленном доме на краю селения Беллангревиль, что в нескольких километрах к западу от Вимона, маленького городка восточнее Кана, промышленного центра и речного порта Нормандии, передо мной лежали тексты приказов и инструкций, а также карты – все необходимое для подготовки полка к учениям. Мой адъютант, лейтенант Хельмут Либескинд, находился на командном пункте в селении. Скоро мне исполнялось тридцать три, я был майором, в конце июля ожидал повышения – сначала до подполковника, а еще через месяц-другой – до полковника. По моему представлению, быстрое продвижение.

Военно-морские метеорологи, которые ежедневно составляли прогнозы погоды и передавали их в дивизию, «дали добро» на отмену тревоги 5 и 6 июня. А потому мы не ожидали высадки: штормовое море, ветры и низкая облачность – все это заметно осложняло неприятелю проведение любых крупных операций с моря и с воздуха.

В тот вечер я, как и большинство моих солдат, думал о том, какая незавидная работенка нам досталась. Мы привыкли к подвижной войне, какую нам приходилось вести на других ТВД. Сидеть и ожидать вторжения было, несомненно, раздражающим занятием.

Вместе с тем, несмотря на вынужденную пассивность, личный состав сохранил высокий боевой дух, не в последнюю очередь потому, что Нормандия «развращала» нас, подкармливая маслом, сыром, «крэм-фреш» (сметаной) и мясом, а также сидром [95].

В тот дождливый вечер мы с адъютантом ждали доклада от 2-го батальона, заканчивавшего учения в ночное время. Данный батальон действовал в районе Троарна – Эсковиля, то есть в непосредственной близости от побережья, тогда как 1-й батальон, укомплектованный бронемашинами и другой полугусеничной техникой, занимал позиции глубже в тылу. Я на всякий случай отдал команды, предписывавшие батальонам и отдельным ротам, в случае союзнической высадки, атаковать неприятеля немедленно и действовать самостоятельно, причем делать это, невзирая на запрет не вступать в соприкосновение с противником до указаний Главного командования на Западе. Однако, ввиду полученного прогноза погоды, я не предполагал, что подобные действия могут потребоваться уже в эту ночь.

Около полуночи до меня донесся все нарастающий гул самолетов, проходивших у нас над головами. Я подумал, что противник вновь летит бомбить транспортные коммуникации у нас в тылу или же опять идет уничтожать города Германии. Казалось, машины идут очень низко. Может, из-за погоды? Я выглянул из окна и вытаращил глаза от увиденного – в небе висели осветительные ракеты. Тут как раз позвонил адъютант:

– Господин майор, парашютисты. На нашем участке приземляются планеры. Пытаюсь связаться со 2-м батальоном. Какие будут распоряжения?

Я без колебания отдал приказ:

– Поднять по тревоги все части, немедленно сообщить в штаб дивизии. 2-му батальону – вступать в боевые действия всюду, где потребуется. Постараться взять пленных и доставить ко мне.

Затем с адъютантом я отправился на командный пункт. 5-я рота 2-го батальона, отправленная на учения с холостыми патронами, еще не вернулась – опасное положение. Судя по первым донесениям, можно было сделать вывод о выброске британских парашютистов над Троарном. Командир 2-го батальона уже развернул контратаку всеми имевшимися в его распоряжении силами и сумел продвинуться до самого Троарна, куда отошли части 5-й роты.

Мы связались с командиром роты, который находился в подвале одного из домов:

– Бранденбург, держитесь. Батальон уже на подходе и вот-вот будет у вас.

– Хорошо-хорошо, – отозвался он. – У нас тут есть первый пленный, британский врач из 6-й воздушно-десантной дивизии.

– Пришлите его сюда, как только прояснится обстановка.

Тем временем мой адъютант позвонил в дивизию. Генерал Фойхтингер со своим начштаба еще не вернулись. Мы ввели к курс дела дежурного офицера, лейтенанта Мессмера, и попросили его, по возвращении командира, добиться для нас разрешения на сосредоточенную атаку.

Постепенно у нас сложилось некоторое представление об обстановке. Парашютисты, которые по ошибке приземлились в стороне от заданных районов высадки, попали к нам, когда мы развернули контратаку. Пленных привели ко мне. Прежде чем, в соответствии с приказом, отправить их под конвоем в дивизию, мы, «перекинувшись словечком» с ними, выяснили, что задача 6-й воздушно-десантной дивизии [96]состоит в овладении мостами через р. Орн в районе Ранвиля и создании берегового плацдарма восточнее этой реки для запланированной на утро 6 июня высадки с моря.

Нас все сильнее охватывали гнев и раздражение. Указаний о немедленном переходе в атаку, что, ввиду неразберихи, творившейся у нашего противника, позволило бы нам достигнуть преимущества, все не поступало, хотя наши донесения в дивизию уже давным-давно должны были через штаб корпуса поступить в группу армий «B» Роммеля. Мы считали, что у нас есть все шансы прорваться к побережью и помешать противнику создать береговой плацдарм или же, по меньшей мере, значительно осложнить ему задачу.

Помню британского офицера медицинской службы, которого взяли в плен и привели ко мне. В своем парашютистском снаряжении он ничем не отличался от любого другого солдата. Как истый британец, он вел себя достойно, однако был очень расстроен и подавлен из-за того, что попал в плен в первом же бою. Поскольку он не пожелал говорить, назвав лишь фамилию и номер, я, как делал всегда с британскими пленными, завел с ним беседу. Повел разговор о своем последнем приезде в Лондон в марте 1939 г., о Пиккадили-Серкус и моих британских друзьях. Постепенно он «отошел», и я узнал кое-что о намерениях британцев и задачах 6-й воздушно-десантной дивизии.