Ханс Люк - На острие танкового клина. Воспоминания офицера вермахта 1939–1945

– Вы же не собираетесь откачивать все реки Эльбруса? – уже не без раздражения поинтересовался я у инженера. – Это совершенно бессмысленно. Копать под водой мы все равно не сможем.

– Поговорю с начальником. В общем, завтра решим.

Решение поражало как своей простотой, так и бессмысленностью.

– Начальник вник в проблему. Кончайте копать, ставьте арматуру и заливайте бетоном. Черт с ним, что прошли всего 1,30 метра.

Нам стало очевидно, что при таком слабом фундаменте здание рухнет, если, конечно, объект вообще удастся закончить и ввести в эксплуатацию. Мы смешали раствор в правильной пропорции – один к семи, – поставили армирование, залили его и завершили нашу часть работы над фундаментом. Вот и все. На сем строительство замерло.

Прошли месяцы, а никто ничего на площадке не делал. Когда в конце 1948 г. я уезжал из лагеря, стальные штыри арматуры так и торчали в небо. Доставленные на объект, но неизрасходованные материалы либо ржавели под дождем, либо давно были разворованы. Понятия не имею, как администрация объясняла ситуацию в Москве, как не знаю и что случилось с беднягой инженером.

Так или иначе, на данном эпизоде моя работа в качестве бригадира бетонщиков подошла к концу. Мне дали другое задание.

Вернемся к жизни в лагере. Все те, кто имел возможность подработать и добыть немного денег или хлеба на стороне, старались следить за тем, чтобы тем из товарищей, кто совсем ослаб и не мог покидать лагеря, тоже перепадало что-то из покупаемой на рынке еды. Наши охранники, которым тоже не хватало денежного и пищевого довольствия, чтобы нормально питаться, получали от нас что-нибудь в качестве подарков или меняли еду на табак. Пайку табака нам выдавали ежедневно, но то была лишь махорка – отходы от производства папирос. Курить махорку можно было, свернув «козью ножку» из газеты и, набив ее крошкой, согнув самокрутку широким концом вверх.

В России махорка – «курево для бедных». Русские газеты особенно хорошо подходят для изготовления самокруток – бумага простая и ничем не пропитанная. Поговаривали, что наибольшей популярностью пользуется «Правда».

Спички в России тоже были дефицитом. За почти четыре года на моей памяти только раз из Москвы в Ткибули прибыл груз спичек, которые довольно быстро исчезли, перекочевав в распределители для функционеров. Мы же довольствовались методом, которым разводили огонь наши предки, – кремни и огнива находили повсеместное применение.

Проявления гуманизма со стороны тех, кто окружал нас, были тоже не чужды нашей жизни. Первым делом следует, конечно, назвать Нателлу – «ангела Ткибулийского лагеря № 518». Она происходила из древнего грузинского княжеского рода и чем могла помогала больным немцам. Рискуя свободой, а может, и жизнью, она доставала медикаменты, которые предназначались только для русских. Затем нельзя не вспомнить доктора Канделаки, женщину-врача из лагерного госпиталя, куда помещали больных из всех шести зон. Она тоже была из аристократического рода и потому не имела оснований для особой любви к русским, которые захватили страну и лишили ее свободы.

Не могу не упомянуть Настасью (имя мне приходится изменить, она, должно быть, еще жива, а потому не хотелось бы стать источником неприятностей для нее) и ее подругу Зину. Настасья приходилась дальней родственницей Ленину. Обе молодые женщины были инженерами, сосланными на Кавказ на пятнадцать лет.

Благодаря Настасье удалось сделать несколько фотографий в лагере, в том числе нашей группы «культурного досуга». Снимки с большим для себя риском делала она, а Юпп Линк, с которым она дружила, вынес их за пределы территории под кокардой фуражки. Юпп Линк, живущий ныне неподалеку от Мюнхена, рассказывал мне об этих девушках, любивших нас, немцев, и особенно о грустном расставании, когда он одним из последних покидал лагерь, а Настасья просила его взять ее с собой.

Что сталось с этими женщинами, которые помогали нам сохранить надежду и не утратить веру в человеческое тепло?

Проходило время, и мы учились сживаться с ужасными условиями. Мы понимали, что помимо тяжелой работы на шахте или в «наружных» бригадах, помимо нашей культурной деятельности нужно что-то еще – нечто такое, что помогло бы нам сохранить физическое здоровье. Юпп Линк сумел достать несколько мячей, и я организовал гандбольные команды. У нас дома, на севере Германии, гандбол тогда был очень популярной игрой на открытом воздухе (в отличие от современного в закрытом помещении). К удивлению русских и радости болельщиков, мы играли в эту игру почти каждый свободный день.

Затем создали и футбольную команду, даже проводились чемпионаты с командами из других лагерей.

Скоро стали популярными любимые в России шахматы. Поначалу мы сами вырезали себе примитивные фигурки. Русским так понравилось наше увлечение, что они добыли для нас несколько шахматных комплектов, и охранники, несмотря на строгий запрет, соревновались с нашими лучшими игроками.

В зиму 1947/48 г. я получил свое последнее задание в лагере № 518/I. Меня сделали бригадиром «угольно-поискового отряда». Выше нашего лагеря, на склонах гор Эльбруса, русские начали разведку новых залежей с помощью поставленных из Швеции отбойных молотков.

Русский отряд уже наткнулся на толстый пласт на глубине около 800 метров, и теперь бригады трудились в три смены для того, чтобы завершить разведку и оборудовать шахту.

Моей бригаде предстояло работать в дневное время. Она разделялась между шестью буровыми участками и получала точные указания от русского бригадира. Хотя уже наступала весна, в горах еще лежало много снега и было очень холодно. Каждое утро в сопровождении охраны мы взбирались по снегу наверх, где сменяли ночную бригаду, к тому времени уже сидевшую у огня и пытавшуюся отогреться.

Моя задача состояла в том, чтобы обходить все шесть участков и разрешать возникающие там сложности. По правилам, нашему охраннику тоже полагалось проверять отдельные участки и следить за тем, чтобы всюду работали, однако он все больше предпочитал найти местечко у огня поудобнее, поставить автомат у дерева и всласть подремать. Когда я обращал внимание охранника на необходимость выполнять обязанности, он отвечал:

– Полковник, ты хороший бригадир. У тебя есть пропуск, ты сам проследишь, чтобы все шло как надо. Что мне-то мерзнуть? Уж лучше я погреюсь у костра.