Ханс Люк - На острие танкового клина. Воспоминания офицера вермахта 1939–1945

Несмотря на тяжелую работу с отбойными молотками и на неподходящую одежду, в горах мы чувствовали себя отчасти свободными. Со склона открывался вид на городок и на наш лагерь. Конечно, мы не могли отказать себе в удовольствии и пошутить. Однажды, например, спрятали автомат нашего охранника, пока он спал.

– Камрад, отдай назад оружие. И не говори, что я спал, а то мне нагорит. Вот, возьми покурить махорочки.

Наступила весна, снег быстро сошел под жарким южным солнцем, появились первые цветы. Работать стало легче, и мы даже могли наслаждаться неповторимой красотой южнокавказского ландшафта. Сладкая земляника, дикие груши и всевозможные травы, которые показала нам охрана, стали источником так необходимых витаминов, которых мы не видели три долгих года. Когда удавалось, мы приносили все эти лакомства и нашим больным в лагере.

Постепенно я стал позволять себе «бить баклуши» – бригада справлялась с работой. Пока они дробили породу, я собирал для них землянику и груши в самодельную корзину.

Однажды незадолго до Пасхи в Германии я оставил бригаду очень рано, чтобы забраться на гребень и посмотреть, какой вид с него откроется. В долине я заметил мирную маленькую деревушку. Я не выдержал, спустился вниз и пошел посмотреть на этот «затерянный мир». Нормальной дороги в селение, где жили одни грузинские крестьяне, не существовало. Только мулы и ослы служили здесь средством транспорта и сообщения с внешним миром, который для здешних жителей заканчивался маленьким городком Ткибули.

Все высыпали наружу, чтобы посмотреть на меня – чужака. Я спросил, есть ли в деревне староста. Ко мне вышел старик. Глядя на меня подозрительно и робко, он, мешая грузинские и русские слова, поинтересовался, кто я такой и что мне нужно.

– Я немец, военнопленный. Работаю вон там, в горах, уже несколько лет живу в лагере в Ткибули.

Лицо старика осветилось. Он взволнованно заговорил, обращаясь и ко мне, и к жителям деревни:

– Я помню немцев по войне. Они с турками освободили нашу страну от этих русских. Я никогда не забуду немцам добра.

Совершенно очевидно, что время для него остановилось где-то ближе к концу Первой мировой войны, когда Грузия являлась немецким протекторатом.

– Пойдем, добрый немец, будешь нашим гостем.

Меня привели в простой, но чистый дом. Собралась вся семья, а другие односельчане толпились у входа.

Как и в других домах, в центре находился сложенный из прочных глиняных кирпичей очаг, на нем же и ели, а рядом с трех сторон лежали шкуры, на которых спали. В углу было место, отведенное для кур и коз. После всех лет в бараке и на деревянных нарах я почувствовал себя здесь как дома.

Над очагом с потолка свисали длинные цепи.

– Садись, поешь с нами как друг.

Мы уселись у огня, скрестив ноги, а жена крестьянина повесила на цепи железные котелки. В один она налила воды для чая, в другом уже готовилась кукурузная каша, а в третьем – кипела козлятина с всевозможными приправами из трав.

Когда все было, по всей видимости, готово, жена хозяина подошла к нам. Рядом со мной сидели только мужчины. Женщины стояли в сторонке. Хозяйка передала нам миску с водой, в которой мы вымыли руки. Тут котелки сняли с крюков, заварили чай и пригласили меня принять участие в трапезе.

Ни вилок, ни ложек не было – только котлы с горячей едой. И как же есть? Чтобы не показать этим добрым людям своей неуверенности, а тем паче чтобы не обидеть их, я произнес:

– Спасибо, но у нас в Германии обед начинает хозяин, что как бы показывает остальным, что пища готова и ее можно есть. Так что, пожалуйста, начинайте вы.

Старику мои слова понравились. Одной рукой он взял пригоршню горячей каши из котла, положил в тонкую лепешку, а уже этой лепешкой с кашей зачерпнул себе мяса из другого котла. Ловко скрутил и принялся есть. Подобный способ был мне уже известен по практике общения с бедуинами в Африке. В общем, я скопировал его действия, и хотя я обжигал пальцы, еда и крепкий чай показались мне, измученному голодом невольнику, самыми вкусными на свете.

Затем жена старосты принесла нам кувшин с самодельным бренди. Полностью разобраться, из чего оно делалось, по букету я не смог. Пошли тосты. Отчасти все это тоже напоминало арабские обычаи.

– Я выпиваю за дружбу с добрыми немцами, которые друзья нам, грузинам. За вашего великого кайзера Вильгельма. По войне я помню, что он добр и справедлив. У нас нет ни царя, ни нашей любимой царицы Тамары. Но они вернутся, и мы будем свободными.

Мне не захотелось открывать хозяину того, что Вильгельма II давно уже нет в живых, а война, которая недавно закончилась, была Второй мировой войной. Я проговорил:

– Желаю, чтобы ваша прекрасная страна и гордый грузинский народ однажды обрели свободу. Я поднимаю кубок за жителей деревни и за великую царицу Тамару.

Женщины заплакали, а мужчины принялись обнимать меня.

Как мне показалось, наступил подходящий момент, чтобы купить яиц для Пасхи и для поддержания наших больных в лагере. Когда я спросил об этом хозяина, он указал на жену:

– Козы, куры и продукты – в ее ведении. Говори с ней.

Тут я увидел загоревший в глазах женщины огонь – как же, можно поторговаться, как полагается на Востоке. Сначала она назвала цену, даже выше той, что была на рынке в Ткибули. Я со своей стороны предложил более низкую, чем там. Она уступила немного, тут женщины загомонили разом.

Как бы мне ни нравилось торговаться, я не располагал временем на настоящий торг, а потому я сказал:

– Послушайте. У меня мало времени. Однако я выгодный покупатель, потому что вам не придется ехать с яйцами на рынок в Ткибули. Посему вам следует сделать мне скидку.

– Мне нравится путь через горы. К тому же на рынке я узнаю новости, так что покупайте по моей цене, – гнула свое хозяйка.

В ответ я заметил, что могу разбить яйца по дороге через горы, а то и вообще их отнимет русская охрана. В общем, свернул разговор, покинув свою затею. Затем, сказав друг другу много теплых слов и обнявшись, мы расстались с хозяином. Счастливы люди, для которых время остановилось.

После разведки нового пласта русская администрация шахт принялась сооружать и новое надшахтное здание в долине. Поскольку результаты первых проходчиков оказались столь ободряющими, дело на строительстве шло полным ходом. Хотя работа делалась кое-как, без нужных знаний – только чтобы по плану, спущенному из Москвы. Строительная площадка и начатая шахта представляли собой катастрофическое зрелище. Ответственные за сооружения специалисты, судя по всему, были просто не в состоянии разобраться в планах и чертежах. Материалы разворовывались. Русские рабочие неохотно выполняли даже довольно заниженные нормы.