Любомир Левчев - Ты следующий

Наконец, «черная пантера» Хью Петерсон был застрелен во вторник 22 августа 1989 года около 6 часов утра. Той ночью он курил травку на дружеской вечеринке. Потом вышел, чтобы раздобыть кокаин. Отправился к дому наркодилеров и забарабанил в дверь. «Откройте! — кричал он. — Это Хью Ньютон, вождь грядущей революции!» Но, возможно, именно поэтому ему и не открыли. Тогда он пошел гулять по улицам, наткнулся на знакомых дилеров и поругался с ними из-за одной дозы кокаина. Обиженный продавец стрелял в упор, выпустив три пули в голову вождя грядущей революции. Это произошло все в том же Окленде, на том же месте, где 21 год назад Ньютон застрелил офицера полиции.

На похороны в баптистскую церковь Окленда собрались тысячи скорбящих. На шикарных белых лимузинах приехали самые известные «черные пантеры». Среди них была и Анджела Дэвис.

Она выпустила свою автобиографию в 1974 году (Angela Davis. An Autobiography. Random House, New York). Вероятнее всего, она писала ее в тюрьме. Только в эпилоге черный ангелочек в белом платьице, белой шляпке и белых гольфиках, который смотрел на нас с обложки, упоминает в одной-единственной фразе о том, что, продолжая кампанию по борьбе за освобождение политических заключенных в США, она посетила СССР, ГДР, Болгарию, Чехословакию и Кубу.

Потом биография Анджелы исчезла с поверхности общественной жизни, как будто само ее появление здесь, на нашей грешной земле, было всего лишь продолжением некоей инопланетной кампании.

Мы проводили ее в четверг, 21 сентября. С Анджелой мы расстались как давние друзья — с объятьями и поцелуями. Но почти без слов. В официальном переводе любой ее вздох превращался в «Товарищ Анджела Дэвис хочет сказать, что…». Кто сказал, что то, что теряется при переводе, и есть поэзия? Теряется намного больше! Я думал о Джоне Апдайке; его констатацию того, что мы, как проклятые, никак не можем наладить нормальный человеческий контакт, я прежде связывал с политической обреченностью. Но вот коммунистка Анджела Дэвис — разве смогла она наладить такой контакт со своими здешними собратьями? Вовсе нет! Как будто каждый наш шаг навстречу отдалял нас друг от друга… Сила разъединения сильнее, думалось мне. А может, еще от сотворения мира каждый носит ангела запретов внутри себя.

Через пять дней, во вторник, 26 сентября 1972 года, мы с Лалю Ганчевым отправились в Латинскую Америку. Первая остановка была в Праге. Профессор Травничек — председатель чехословацкого Народного фронта — встретил нас очень сердечно. Он страстно любил горы и часто ездил в Болгарию осваивать новые маршруты. Пообедали мы в пражском Клубе архитекторов. Из разговора мне запомнились грустные размышления, которыми поделился с нами профессор:

— Наш социализм и без того несовершенен, но когда в нем распространяется вульгарное потребительство, он превращается в нечто ужасное. Общество, которое должно было стать коллективистским, порождает эгоистов, причем таких, каких свет не видывал.

Травничек заметил, что я хромаю, и почти насильно отвел меня к д-ру Крчилеку.

— У вас флебит в достаточно острой форме, — констатировал тот. — Посмотрите, как потемнела нога. Это плохой признак. Опасайтесь тромбофлебита. Ничего утешительного сказать вам не могу, но выпишу хорошие лекарства.

В пражском аэропорту нас провожало несколько сюрпризов. Мы застали митинг в связи с визитом Анджелы Дэвис. Оказалось, что на Кубу мы с ней полетим на одном самолете. Из-за этого наш первый класс заменили на второй. Лалю кисло улыбнулся:

— Красивой женщине я и сам всегда уступлю место. Но вот это — идиотизм политических чиновников.

В битком набитом самолете нам предстояло пережить пятнадцатичасовой перелет. Я прислонился горячим лбом к иллюминатору. Мы долго преследовали закат. Как собака, которая гонится за истекающей кровью добычей. Земля была скрыта мрачными облаками: сперва они походили на скальные глыбы, а потом — на разрушенные крепости. Мне никогда не доводилось видеть такие угловатые облака. Они плыли как черные айсберги. Наконец мы увидели огни Монреаля. Здесь самолет должен был совершить техническую посадку для подзаправки.

Поскольку пассажиры первого класса выходят первыми, а садятся последними, не было никакой опасности столкнуться с Анджелой. Встреча произошла уже в аэропорту, в зале транзитных пассажиров. Тут уже не было никакого митинга по поводу прилета чернокожих героев. Наоборот — полуночный аэропорт был пуст. Когда Анджела, Кендра и Франклин увидели меня, они чуть не упали в обморок от удивления. Я не смог им объяснить, что мы летим одним рейсом. Чтобы сделать что-нибудь понятное, я купил всем кофе. А когда объявили, что пассажиров нашего самолета просят пройти на посадку, по тому, как Анджела со мной попрощалась, стало ясно, что она не воспринимает меня как своего попутчика. Второй класс поднимался по трапу в хвостовой части самолета.

Спустя еще несколько часов мы сели в Гаване. Несмотря на полуночный час, в аэропорту бушевал огромный митинг. Под портретами чернокожей красавицы толпа пела новую песню, сочиненную специально в ее честь. Мы остались запертыми в самолете еще на час и наблюдали за фиестой в иллюминаторы. Если бы я увидел эту картину в небесах, я бы воспринял ее хладнокровнее. Мне ведь знакомы видения Тинторетто и Микеланджело. Но здесь — этот черный апокалипсис сводил меня с ума. Только после того, как ураган восторга поутих, выпустили и остальных пассажиров. Нас встречали Мария-Тереса Малмиерка, наш посол Ангел Будев, атташе по культуре и другие. Немного погодя подъехал и Луис Гонсалес Мартурелус — главный координатор Комитета по защите революции, по приглашению которого мы и приехали. Вот только наш багаж из Праги еще не прибыл. Кубинцы выглядели такими усталыми, что я предложил больше не ждать. Нас поселили в большом отеле «Гавана Либре» (прежде — «Гавана Хилтон»), который открылся новогодним балом того же 1 января, когда революционные отряды Фиделя захватили столицу. Рассказывают, что с балкона этой гостиницы скрылся на вертолете от преследователей диктатор Батиста. Но на Кубе, как и во всей Латинской Америке, расстояние между правдой и легендой совсем невелико.

От перевозбуждения я долго не мог заснуть. И не потому, что обстановка была слишком шикарной. Номер 6 на 18-м этаже (до крыши еще 7 этажей). Огромные апартаменты с огромным балконом, с которого открывается вид на нечто темное, таинственное и притягательное, как смысл жизни. Я искупался и побрился. И тут стало светать. С рассвета и началось мое открытие Гаваны. Фантастическое впечатление! Город, который выходит из океана ночи и запутывается в цветах, совсем не похожих на наши. Наконец я уснул.