Федор Раззаков - Чтобы люди помнили

Ещё об одном забавном случае, происшедшем с Рыбниковым, рассказала актриса Римма Маркова: «Однажды мы с Колей были в Германии. Рядом с гостиницей — кинотеатр, в котором показывают фильмы „про любовь“, запрещённые в СССР. И мы с Колей Рыбниковым, кумиром всех советских девчат, купили билеты и пошли. Любопытно ужасно. Ну сейчас посмотрим, насладимся запретным плодом! Наши места были в середине ряда. Начался фильм, и уже через пять минут мы стали маяться и поглядывать, как бы выйти. На экране полная чушь: какие-то кишки, тыква, в которой сидит человек, овощи, внутренности… Ничего не понятно. Мы ждали-то голые задницы, порнуху, а тут просто — ничего. Народ вокруг сидит серьёзный, все смотрят. Мы приуныли, но молчим. И тут, когда показывали особенную белиберду, ко мне поворачивается Рыбников и серьёзно, грустно так говорит: „Давно я не был у сестрЕ, надо бы к сестры съездить“. Со мной началась истерика. Я тряслась от смеха, у меня слёзы лились ручьём… Не могла остановиться. Зрители стали волноваться, шипеть. Закончилось тем, что привели полицейских и нас вывели из зала. После долгих объяснений отпустили. Но в оставшиеся дни представляли себе небо в клетку. Очень боялись, что напишут в Политбюро о том, что Маркова и Рыбников сорвали просмотр фильма в заграничном кинотеатре».

В 80-е годы он сыграл всего лишь девять ролей, большая часть из которых были эпизодическими. Приведу полный список этих картин:

1981 — т/ф «Будь здоров, дорогой» (эпизод),

«Преступник и адвокаты» (тренер),

«Я — Хортица» (эпизод);

1982 — т/ф «Без году неделя» (эпизод);

1985 — «Выйти замуж за капитана» (Кондратий Петрович);

1987 — «Ночной экипаж» (таксист);

1988 — «Запретная зона» (эпизод);

1989 — т/ф «Молодой человек из хорошей семьи» (Гордей),

«Частный детектив, или Операция „Кооперация“» (эпизод).

В последние годы жизни Рыбников вёл жизнь обыкновенного советского пенсионера. Знаменитого некогда актёра уже не узнавали на улице. Актёр А. Фатюшин рассказывает: «Когда ты в зените славы, то всем интересен, а потом — никому не нужен, кроме преданных друзей. Недалеко от нашего театра (имени В. Маяковского) есть булочная, а в ней кафетерий. Я заходил туда часто перед репетициями, и меня все знали. Однажды прихожу, а передо мной — кумир моей юности Николай Рыбников, просит чашку кофе. Официантка ему не даёт — кофе начинали продавать в 11.00, а было где-то 10.30. Я говорю ей: „Ты что, с ума сошла? Это же Рыбников!“ — „Мало ли кто здесь ходит!“ — проворчала она. То есть она его не знает и ей на него наплевать».

И вновь — слова А. Ларионовой: «Коля прекрасно закатывал помидоры. Они славились среди всех московских гурманов, здорово шли под водочку. Последний раз он готовил свои помидоры летом 1990 года, обещал: „Седьмого ноября отведаем“. Но пришлось есть их раньше: на поминках…»

Рыбников скончался 22 октября 1990 года, не дожив до своего 60-летия. Как рассказывают близкие, он перед этим сходил в баню, выпил рюмку коньяка, лёг спать и не проснулся. Не выдержало сердце (за несколько лет до этого актёр перенёс микроинсульт).

Рассказывает А. Ларионова:

«Когда Коли не стало, я не смогла жить в нашем доме: каждая вещь, да просто углы напоминали о нём.

Поменяла нашу кооперативную пятикомнатную квартиру с камином и абсолютно всю мебель. И снова пыталась найти спасение в работе, хваталась за любое предложение…

Родственников, к сожалению, у меня осталось мало: старшая дочь с мужем живёт отдельно, работает на телевидении монтажницей. Младшая дочь в своё время закончила полиграфический техникум… Сама я живу в двухкомнатной маленькой квартирке. Не бросают меня и друзья-единомышленники. Очень тёплые отношения у нас с Ларисой Лужиной, Георгием Юматовым, с Нонной Мордюковой. Нонна часто в гости приглашает, она в Крылатском живёт, а это значит, что к ней надо с ночёвкой ехать, чтобы и чайку попить, и обо всём поговорить…

Большинство моих друзей — мои ровесники. Мы — из того времени, когда люди умели бескорыстно хранить дружбу».

Ларионова умерла в конце апреля 2000 года.

Михаил Андреевич Глузский родился 21 ноября 1918 года в Киеве, в семье служащего, мать его работала продавцом. В 20-е годы Глузские переехали в Москву.

В детстве Миша был не самым послушным ребёнком, и родителям приходилось с ним нелегко. На трудный характер мальчика повлияло то обстоятельство, что отец умер слишком рано, а мама, вынужденная с утра до вечера пропадать на работе (в отделе игрушек Центрального универсального магазина), не могла уделять ему много внимания. Какое-то время, пока Миша был маленьким, она брала его с собой на работу (сын обычно сидел под прилавком и возился с казёнными игрушками), но затем, когда он подрос и пошёл в школу, все заботы по воспитанию мальчика взяла на себя старшая сестра Люда. Однако её сил не всегда хватало, чтобы справиться с энергичным и шустрым братом. Миша частенько сбегал из-под сестриной опеки, живя по законам улицы: слонялся с товарищами по Москве, бил фонари на улицах, дрался со сверстниками из других дворов. Какое-то время он даже состоял на учёте в милиции.

Ситуация стала меняться к лучшему, когда 14-летний Миша внезапно заболел искусством. В их доме работал кружок самодеятельности, куда Миша однажды зашёл от нечего делать. Увиденное настолько потрясло его, что он решил записаться в «артисты». В кружке он прозанимался несколько лет. Затем, когда уже работал монтёром в том же ЦУМе, Глузский попал в Театр рабочей молодёжи (ТРАМ), которым руководил актёр мхатовской школы Константин Сергеевич Ратомский. На сцене ТРАМа Глузский переиграл всех «классических стариков»: помещика Бадаева в «Лесе», скрягу Крутицкого в пьесе «Не было ни гроша, да вдруг алтын», доктора Бублика в пьесе А. Корнейчука «Платон Кречет». Сослуживцы Глузского по ЦУМу, которые составляли основной контингент зрителей ТРАМа, были в восторге от его игры и дружно советовали ему идти дальше — стать профессиональным артистом. Он этому совету внял, но его постигло разочарование — во всех коллективах дело заканчивалось провалом. Он даже не смог пройти конкурс статистов в Художественном театре.

М. Глузский вспоминает: «И вот тут-то я впервые задумался: „А может быть, я делаю что-то не то?“ И вдруг понял: играя в нашем самодеятельном театре, я всё время кого-то изображал, а меня же самого, с моими взглядами, характером, темпераментом, на сцене нет… Ведь поступал-то я с монологами своих „стариков“. Вы только представьте себе, как молодой юноша кривляется перед приёмной комиссией, горбится, кряхтит, откашливается… В общем, я до того допоступался, что уволился с работы и начал готовить новый репертуар, специально для институтской комиссии — басню Крылова, рассказ Чехова. Старался вовсю, чтобы выглядело очень серьёзно, по-настоящему, как мне тогда казалось, — художественно. А тем временем приёмные экзамены-то закончились, осень наступила (дело происходило в 1936 году. — Ф.Р. ). Поздняя осень. Только в конце октября случайно я увидел маленькие афишки-объявления о дополнительном наборе в Школу киноактёра при киностудии „Мосфильм“. Возглавлял её Михаил Михайлович Тарханов. И я показал то, что приготовил. Мне казалось, что я на высоте. Но кончилось тем, что Николай Сергеевич Плотников, один из руководителей курса, выслушал мою серьёзную, академическую вступительную программу и сказал: „Ну а теперь давай-ка Зощенко прочти!“ Я прочёл, и меня взяли…»