Федор Раззаков - Чтобы люди помнили

Между тем стоило Глузскому поступить в вуз, как от его былого рвения не осталось и следа. Видимо, уверовав в то, что дело сделано, он стал учиться спустя рукава. Вскоре он стал одним из первых модников — отрастил огромный чуб (последний писк тогдашней моды), облачился в свободный пиджак и широкие брюки. Директорат и преподаватели уставали делать ему замечания за внешний вид, а Глузскому хоть бы хны — он был уверен, что никаких серьёзных санкций против него применить не посмеют. Но он ошибся. Чашу терпения директората переполнила очередная выходка Михаила. Однажды, после того как преподаватель одной из дисциплин в очередной раз прочитал ему нотацию о его причёске, Глузский дома густо намазал волосы репейным маслом и в таком виде явился на занятия.

Когда Глузский понял, что с ним не шутят и приказ об отчислении действительно готовится в недрах директората, его охватило смятение. Такого поворота событий он просто не ожидал. Он настолько привык к ситуации «он шкодит, а его прощают», что был уверен, так будет продолжаться вечно. Глузскому пришлось идти на попятную и буквально умолять преподавателей не выгонять его на улицу. То ли вид испуганного хулигана произвёл на преподавателей жалостливое впечатление, то ли ещё что-то шевельнулось в их душах, но Глузского решено было простить.

Самое удивительное, но спустя год ситуация вновь повторилась, и очередной приказ об отчислении был подготовлен в директорате. И вновь ему пришлось заверять преподавателей о своём раскаянии, стричь чуб и сменить хулиганские брюки на приличные.

В 1940 году Глузский с грехом пополам закончил Школу киноактёра и был зачислен в штатную труппу киностудии «Мосфильм». Читатель удивится: за что же Глузскому, неоднократно попадавшему под угрозу отчисления из школы, выпала честь быть зачисленным в штат первой киностудии страны? Отвечаю — за удачный дебют в кино. В 1939 году на экраны страны вышли сразу три фильма, в которых Глузский имел счастье сниматься — «Девушка с характером» Константина Юдина (один из фаворитов тогдашнего проката), «Минин и Пожарский» Всеволода Пудовкина и Михаила Доллера и «Семья Оппенгейм» Григория Рошаля. Наиболее запоминающуюся роль Глузский сыграл у Рошаля — роль юного фашиста. В фильме был занят прекрасный актёрский ансамбль: профессора Эдгара Оппенгейма играл Николай Плотников, врача-еврея Якоби — Соломон Михоэлс, юного Бертольда Лавенделя — Владимир Балашов. Среди других актёров, занятых в картине, были тогдашние звёзды отечественного кино: Осип Абдулов, Сергей Мартинсон. И молодому Глузскому удалось не затеряться в таком звёздном окружении и сыграть своего антипатичного героя ярко и талантливо.

В 1940 году молодому актёру пришло время служить в армии. Согласно действующему тогда порядку все выпускники театральных вузов столицы должны были проходить службу в стенах Театра Советской Армии. Под это распоряжение попал и Глузский. Когда началась война, он в составе концертной бригады неоднократно выезжал на фронт.

В 1946 году Глузский покинул ЦАТСА и перешёл в труппу Театра-студии киноактёра. Тогда же он познакомился со своей будущей женой — студенткой театроведческого факультета ГИТИСа Катей. Она была младше его на девять лет, но уже побывала замужем. Они познакомились на одном из вечеров в ГИТИСе, куда Глузский пришёл вместе с приятелем. Жена приятеля была близкой подругой Катерины, она их и познакомила. Правда, это знакомство омрачила трагедия: оно состоялось 9 апреля, а на следующий день умерла мама Глузского. Так что порадоваться за сына она так и не успела.

Но несмотря на возникшую между молодыми людьми симпатию, им пришлось в течение полутора лет жить вдали друг от друга. В том же году Глузский уехал в ГДР, где должен был в течение трёх лет работать по контракту в театре при Западной группе войск. Условия, в которые он попал, были идеальными — никогда до этого он не был сыт, обут и ухожен так, как это было в Германии. Однако тоска по любимой терзала его душу. В конце концов Глузский не выдержал и сбежал из этого рая (схитрил, что у него язва желудка, и перевёлся обратно в Москву). В 1949 году они с Катей поженились. Спустя два года на свет появился первенец — сын Андрей. Чуть позже родилась дочь Маша.

В 50-е годы Глузского довольно часто приглашали сниматься в кино, однако в основном в ролях отрицательных героев. Играя всякого рода уголовников и шпионов, трудно было претендовать на какие-то награды и звания, но Глузскому удалось главное — завоевать любовь зрителей. Играя даже отъявленного мерзавца, Глузский старался внести в рисунок роли что-то своё, человеческое. Как напишет позднее критик Е. Аб: «„Злодеи“ Глузского, как правило, люди убеждённые. Убеждённые в правильности избранного пути. Тут, видимо, помогает и актёрская убеждённость. Глузский никогда не иронизирует над своими героями, не выставляет их на посмешище. Даже самых ущербных, даже самых отпетых негодяев. Относится к ним с полным пониманием. Потому, наверно, они неизменно отмечены логической убедительностью экранного существования и остаются в памяти как люди — не экранные знаки».

В 1957 году на экранах страны гремел фильм Константина Пипинашвили «Тайна двух океанов» (6-е место, 31 млн. зрителей), в котором Глузский играл иностранного шпиона Ивашёва. Как он играл! Глядя на него в этой роли, зритель весь сжимался в кресле от негодования, но был не в силах отвести взгляда от экрана — так гипнотизировал образ. Актёр вспоминает: «За мной утвердилась „репутация“ негодяя. Особенно меня за это ценили на одной республиканской киностудии. Как только нужно было сыграть белогвардейца или ещё какую-нибудь сволочь, сразу звонили Глузскому».

Однако совсем иначе, чем в «Тайне двух океанов», играл Глузский другую отрицательную роль — есаула Калмыкова в фильме Сергея Герасимова «Тихий Дон» (1957–1958). Сам актёр так вспоминает об этом:

«Этой ролью я очень горжусь. И поражаюсь, как это моего есаула выпустили на экран. Помните, что он говорит красным? „Вы не партия. Вы — банда гнусных подонков. Кто вами руководит? Немецкий генеральный штаб! Ваш Ленин — каторжник, который продал Россию за миллион немецких марок!“ И когда его за такие слова тут же поставили к стенке, он не затрясся от страха, а застегнулся на все пуговицы и сказал: „Смотри, сукин сын, как умеет умирать русский офицер!“ Шолохов пишет, что пуля попала ему в рот. А картина снималась на натуре, на чистовую фонограмму. Изумительно работал звукооператор — Фляйнгольц. Так вот, в момент падения Калмыкова на плёнке записалось слабое: „А-а-а…“ Я этот стон не готовил — сам вырвался…

Вообще в кино существуют стереотипы: этот по лирическим делам, этот — по комическим, а этот — по трагическим, тот — по злодейским. Мне досталось всего понемногу, но больше всего злодейского. Довольно долго я был актёром, удел которого — отрицательные персонажи. А ведь я застенчив, скован в определённых ситуациях…»