Бенедикт Сарнов - Феномен Солженицына

1. Все правительственные издания, периодические (газеты и журналы) и непериодические (научные труды, сборники и т. п.), все документы и бумаги должны с 15-го октября 1918 г. печататься согласно при сем прилагаемому новому предписанию...

II. Во всех школах Республики:

1. Реформа правописания вводится постепенно, начиная с младшей группы 1-й ступени единой школы.

2. При проведении реформы не допускается принудительное переучивание тех, кто уже усвоил правила прежнего правописания.

Предписание, как видим, не больно размашистое. Я бы сказал, что по тем временам даже довольно тактичное.

Что же касается содержания предписанной этим декретом реформы, то оно не выходило за рамки тех изменений, которые в свое время предлагались «Орфографической подкомиссией при Императорской Академии наук».

Смысл этой – содержательной – части декрета сводился к следующему:

Из алфавита исключались буквы ять, фита, i («и десятеричное»); вместо них должны употребляться, соответственно, Е, Ф, И;

Исключался твёрдый знак (Ъ) на конце слов и частей сложных слов, но сохранялся в качестве разделительного знака ( подъём, адъютант );

Изменялось правило написания приставок на з/с: теперь все они (кроме собственно с-) кончались на с перед любой глухой согласной и на з перед звонкими согласными и перед гласными (разбить, разораться, разступиться –разбить, разораться , но – расступиться );

В родительном и винительном падежах прилагательных и причастий окончания -аго, -яго заменялось на -ого, -его (например, новаго – > нового, лучшаго – > лучшего, ранняго – >раннего ), в именительном и винительном падежах множественного числа женского и среднего родов - ыя, -iя – на -ые, -ие ( новыя (книги, издания) – > новые );

Словоформы женского рода множественного числа оне, одне, однех, однеми заменялись на они, одни, одних, одним, одними ;

Словоформа родительного падежа единственного числа ея (нея) – на её (неё) .

Вот, собственно, и всё.

Ни на букву Ё, ни на замену твердого знака в середине слов на апостроф реформа не посягала.

Изменения были не такие уж революционные и, как заверял нас, студентов Литературного института, в своих лекциях по «Введению в языкознание» наш любимый профессор Александр Александрович Реформатский, за малыми исключениями вполне разумные.

Некоторые русские лингвисты считали её даже слишком умеренной, недостаточно радикальной: критиковали её авторов за то, что она не устранила непоследовальности старой русской орфографии:

Но в целом в среде русских интеллигентов старой формации, в особенности тех, кто волею обстоятельств оказался в эмиграции, они вызвали бурю:

Не приняли новую орфографию Блок, Цветаева, Пришвин, Вячеслав Иванов, Алданов, Иван Шмелев.

Цветаева, правда, сперва запрещавшая печатать свои книги по новой орфографии, потом сменила гнев на милость. Написанную в 1931 году свою статью «О новой русской детской книге» она завершила таким постскриптумом:

Но русская эмиграция первой волны с новой орфографией так и не примирилась. И в 20-е и 30-е годы все книги русского зарубежья печатались по старой, дореволюционной орфографии.

И только в 40-е и 50-е годы, когда на Запад хлынула новая волна эмигрантов из СССР, все издания русского зарубежья наконец перешли на новую орфографию.

Солженицын, оказавшийся в эмиграции в годы, когда там доминировала уже эта, вторая волна, не мог с нею не считаться. И когда он начал работу над своим многотомным собранием сочинений, перед ним – вплотную – встал вопрос: по какой орфографии его печатать, по старой – или по новой.

Решить эту проблему было непросто, потому что в конечном счете его не устраивала ни та, ни другая. Ни старая, дореволюционная, ни новая, советская.

И поневоле пришлось ему создать СВОЮ.

Работу над изданием этого своего многотомного (в 1991 году вышел двадцатый том) собрания сочинений Солженицын начал в 1977-м. Тогда же стал складываться и этот его языковедческий труд. В 1982-м, когда он счел его завершённым, к печати готовился десятый том Вермонтского собрания, и именно в этот десятый том он его и включил.

Полное название этого его сочинения было такое: «Некоторые грамматические соображения, примененные в этом собрании сочинений». И начиналось оно так:

Не только истинное назначение этого труда, но и форма его не могла уложиться в эти, так скромно им обозначенные, рамки. С первых же строк сразу бросается в глаза, что при всей видимой – показной – скромности, заявленной и в самом его заглавии («Некоторые соображения»), претензии у автора были большие.

Выразились они не только в содержании трактата, но и в его стилистике: