Бенедикт Сарнов - Феномен Солженицына
- Название:Феномен Солженицына
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Бенедикт Сарнов - Феномен Солженицына краткое содержание
Книга Бенедикта Сарнова «Феномен Солженицына» – едва ли не единственная, автор которой поставил перед собой задачу дать серьезный и по возможности объективный анализ как художественной, так и мировоззренческой эволюции (лучше сказать – трансформации) писателя.
Но можно ли сохранить объективность, выясняя свои отношения с человеком, сыгравшим огромную – и совсем не простую – роль в твоей жизни?
Феномен Солженицына - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Редакторская правка, которой после войны подверг это стихотворение автор, была, как будто, не так уж велика. Она свелась к замене только одного слова. Всюду, где в тексте 42-го года упоминалось слово «немец», теперь стояло – «фашист». В 1942 году, где бы ни печаталось это стихотворение (а печаталось оно в разных изданиях), никаких «фашистов» не было и быть не могло. И не только потому, что так тогда не говорили, а потому, что именно слово «немец» отвечало самой сути, самому духу этого стихотворения. Гадливое чувство, брезгливость, которую испытывает лирический герой при мысли, что руки его матери будут мыть немцу его бельё и стелить ему постель, вызывает у него не «фашист», а именно немец.
Это чувство было реальным, подлинным. И владело оно тогда многими.
Поменял Симонов «немца» на «фашиста», потому что такая в то время была – новая – политическая установка: в 1948-м никакой редактор «немца» ему бы уже не пропустил. Но замена эта не была насильственной. Во всяком случае, она не противоречила политическим взглядам поэта, основам его мировоззрения. Ведь он был искренним, убежденным интернационалистом, и «не по службе, а по душе» написал в другом своём стихотворении:
Мы двое были белы цветом кожи,
А женщина была черна,
И всё же с нами цветом схожа
Среди всех них
была одна она.
Мы шли втроем навстречу глаз свинцу,
Шли взявшись под руки, через расстрел их,
Шли трое красных
через сотни белых,
Шли как пощечина по их лицу.
Я шкурой знал, когда сквозь строй прошел там,
Знал кожей сжатых кулаков своих:
Мир неделим на черных, смуглых, желтых,
А лишь на красных – нас,
и белых – их.
На белых – тех, что, если приглядеться,
Их вид на всех материках знаком.
На белых – тех, как мы их помним с детства,
В том самом смысле, больше ни в каком.
Слово «фашист», которым он заменил слово «немец» в своём стихотворении 42-го года, наверно, даже больше соответствовало этим истинным, интернационалистским взглядам и убеждениям поэта. И тем не менее эта замена прозвучала тогда – да и сейчас звучит – чудовищной фальшью. Не только старики, пережившие ту войну, но и совсем молодые, родившиеся на свет деятилетия спустя, знают, что их деды в ту войну воевали не с «фашистами», а – с немцами . Только так, и не иначе, называли мы тогда вторгшихся на нашу землю врагов. И были правы.
И так же были правы поляки в 1939-м, и венгры в 1956-м, и чехи в 1968-м, и афганцы в 1980-м, называя вступившие на их землю наши войска не советскими , а – русскими .
Об американских «русофобах», как он их называет, будь то историки, политологи или государственные деятели, дипломаты, Солженицын говорит в тоне неприязненном и даже враждебном. Но всё-таки – не выходя за рамки более или менее корректной полемики. Чаще прибегает к таким определениям, как «ошибка», а не – «ложь», «клевета», «злобные измышления».
Но градус этой его неприязни и враждебности резко повышается, как только объектом его критики становятся не иностранцы, а – бывшие его соотечественники, новые эмигранты:
...Фальшивым «объяснением» СССР и России занялась активная группа новейших эмигрантов оттуда. Среди них нет крупных имён, но они быстро признаются тут профессорами и специалистами по России, оттого что быстро ориентируются, какое направление свидетельства желательно. Они настойчивы, громки, повторительны в прессе разных стран, статьями, интервью, уже и книгами – все вместе довольно дружно проводят сходную линию, которую суммарно можно бы обрисовать так: «сотрудничество с коммунистическим правительством СССР – и война русскому национальному самосознанию». Как правило, они, будучи в СССР, служили коммунизму в советских институтах и даже активно и многолетне участвовали в лживой коммунистической печати и никогда не высказывались оппозиционно. Затем они выехали из СССР по израильской визе, но не поехали в Израиль (drop-outs, по израильской терминологии), а в странах Запада объявили себя тотчас истолкователями России, её исторического духа и нынешней жизни русского народа (которой они и не наблюдали по своему привилегированному положению в Москве)... Смысл духовных течений у нас на родине передаётся Западу превратно. Пытаются вселить в западное общественное мнение – страх и даже ненависть к возрождению почти насмерть подавленного коммунистической властью за 60 лет русского национального самосознания, – искусственно и недобросовестно связывая его с правительственным манёвром антисемитизма.
(Чем грозит Америке плохое понимание России. Александр Солженицын. Публицистика в трёх томах. Том 1. Статьи и речи. Ярославль. 1995. Стр. 349–350)
К этим «облыгателям» возрождающегося русского национального самосознания он причисляет и А. Д. Сахарова, хотя по отношению к нему и старается сохранить тон уважительного и даже почтительного недоумения:
...Существенное непонимание возникает между нами тогда, когда Сахаров, к моему удивлению, обвиняет меня в «великорусском национализме», и даже слово «патриотизм» относит к «арсеналу официозной пропаганды» (как и «православие» «настораживает его» оттого, что «Сталин допускал прирученное православие» – то есть угнетал его по своей программе). Меня, когда я предлагаю никого не угнетать, всех освободить, сосредоточиться на внутреннем лечении народных ран, – назвать националистом?.. Можно было бы искать разгадку во всеобщей путанице терминов: империализм, нетерпимый шовинизм, надменный национализм и скромный патриотизм (любовь-служение своей нации и стране с откровенным раскаянием в её грехах, под это определение подходит и сам Сахаров). Но кто хорошо знает нынешнюю обстановку в советской общественной среде, тот согласится, что дело – не в путанице терминов, а в исключительной накалённости чувств. Когда в нобелевской лекции я сказал в самом общем виде:
«Нации – это богатство человечества, это – обобщённые личности его, самая малая из них несёт свои особые краски, таит в себе особую грань Божьего замысла», – это было воспринято всеобще-одобрительно: всем приятный общий реверанс. Но едва я сделал вывод, что это относится также и к русскому народу, что также и он имеет право на национальное самосознание, на национальное возрождение после жесточайшей духовной болезни, – это было с яростью объявлено великодержавным национализмом. Такова горячность – не лично Сахарова, но широкого слоя в образованном классе, чьим выразителем он невольно стал. За русскими не предполагается возможности любить свой народ, не ненавидя других. Нам, русским, запрещено заикаться не только о национальном возрождении, но даже – и о «национальном самосознании», даже оно объявляется опасной гидрой.
Интервал:
Закладка:
