Бенедикт Сарнов - Феномен Солженицына

– Боже, какая была эпоха! Какой энтузиазм!

От изумления я поперхнулся водкой и мог только с трудом просипеть:

– Постой, постой... Как это?.. Ты куда?.. Ты что несёшь?..

Он понял, что раскрылся раньше времени, и попытался отгрести назад.

– Ну, не надо, не надо... Устали мы уже от этих обвинений в антисемитизме... Не забывай, что наш вождь, Игорь Огурцов, за свои убеждения отправлен в каторжные работы на пятнадцать лет. Мы не антисемиты – мы а-семиты. Лично против евреев мы ничего не имеем. Но они вредны России исторически.

– Нет, ты мне по-простому скажи: вот вы захватили власть – и что будет с евреями? С Эдей Александровной, например?

– Ну, мы попросим их уехать.

– Всех-всех? А тех, кто не захочет?

– Ну, мы очень попросим их уехать.

(Игорь Ефимов. Связь времен. Записки благодарного. М. 2011. Стр. 300–301)

М. Коносов (один из руководителей и идеологов ВСХСОНа), в отличие от гитлеровцев, бравый вид которых вызывает у него слёзы умиления, предпочитает мягкое решение еврейского вопроса – не газовые камеры, а всего лишь депортацию. Он, стало быть, не фашист, а всего только «полуфашист». Но тут, однако ж, есть надежда...

О том, превратились ли всхсоновцы в полных фашистов, ничего сказать не могу: точными сведениями на этот счет не располагаю. Но другие, более ревностные адепты «русского самосознания» прошли этот путь до конца.

Автор книги, из которой я извлек эту пахучую сентенцию, удостоился особого внимания Солженицына. Из всех «облыгателей», о которых в «Наших плюралистах» он выразился так: «А забегливые спешат забежать перед Западом и многобрызно», Янова он выделяет особо:

Вообще-то Александр Исаевич обо всех, кто имел несчастье в чём-то с ним не согласиться и высказать это своё несогласие вслух, отзывался в таком же пренебрежительно-разоблачительном тоне. Но Янов, судя даже по этим нескольким откликам (а их было много больше), чем-то задел его больнее других. Я думаю тем, что, в отличие от всех, кто осмеливался оспорить хотя бы некоторые из его любимых мыслей, Янов не просто спорил с ним, возражал ему, опровергал его. Внимательно рассмотрев и изучив эволюцию его политических и исторических взглядов, он показал – и неопровержимо доказал, – что весь этот «сложный» путь его напряжённых духовных исканий и откровений был не более, чем банальностью. Что все те истины, к которым Александр Исаевич пробивался через «непродёр» ложных идей и взглядов и каждую из которых почитал собственным своим открытием – даже и откровением – осеняли его по давно и хорошо известному шаблону.

О книгах Янова А. И. говорит, что они «густо, агрессивно антирусские». На это не стоит даже и возражать. Конечно же, книги Янова вовсе не были антирусскими, хотя все они были посвящены изучению вот этого самого «русского национального самосознания». Но не русское национальное самосознание как таковое было предметом его исследований, а одна, из века в век повторяющаяся тенденция, динамика этого самосознания.

Опирался он в этих своих размышлениях на пророческую, как он её называет, формулу Владимира Соловьёва:

Эту ясную, лаконичную и ёмкую соловьёвскую формулу Янов рассматривает не как гениальное интуитивное провидение великого философа, а как математически точное научное открытие. Как ключ к пониманию самых печальных, горьких и трагических страниц российской истории:

Размышляя о «культурной элите страны», которая «сама не замечает происходящих с нею роковых метаморфоз», Янов, естественно, не мог обойти Солженицына. И не только не мог обойти: по понятным причинам фигура Солженицына не могла не занять в этих его размышлениях центральное место.