Алла Марченко - Есенин. Путь и беспутье

Ни к Ахматовой, ни к Гумилеву наблюдение Тэффи не приложимо. Их отношения – случай особый, штучный. А вот Есенин, похоже, и впрямь хватался за фантомы. Тщетно пытаясь найти опору. Фантом танцовщицы с мировым именем – Айседора Дункан (второй брак). Фантом внучки величайшего из русских классиков: Софья Андреевна Толстая (третий брак). Нечто фантомное было, думаю, и в стремлении поэта освятить чувственное влечение к Зинаиде Райх имитацией таинства церковного брака. И тем не менее и путешествие на Соловки, и медовый август в Орле в этот достаточно банальный круг вращения полностью, без остатка не укладываются.

Поздней осенью 1923 года, когда по Москве поползли слухи, что Зинаида Николаевна Есенина-Райх, вышедшая замуж за Мейерхольда, принята в его театр и уже получила роль Аксюши в пьесе А. Н. Островского «Лес», Есенин неожиданно, не созваниваясь, заявился в их огромную восьмикомнатную квартиру в старинном особняке на Новинском бульваре. Татьяна Сергеевна, в ту пору ей не было и шести, запомнила этот визит: «Мама была дома. Прошло уже пять лет, как они расстались… Дверь ему открыла она, встретила его с гостеприимной улыбкой, оживленная, вся погруженная в настоящий день. В эти месяцы она репетировала свою первую роль… Он резко свернул из передней в комнату Анны Ивановны, своей бывшей тещи. Я видела эту сцену. Кто-то зашел к бабушке и вышел оттуда, сказав, что “оба плачут”. Мама увела меня в детскую и сама куда-то ушла. Мне оставалось только зареветь, и я разревелась отчаянно, во весь голос. Отец ушел незаметно».

Весной 1925-го Сергей Александрович снова увидит свою бывшую кратковременную жену («в 1917-м женился, в 1918-м – расстался»), но уже не в домашней обстановке, а на сцене мейерхольдовского, самого модного в Москве театра. Той же весной внезапно умрет от непонятной болезни его так и не состоявшийся друг поэт Александр Ширяевец. На его смерть Есенин напишет знаменитые стихи: «Мы теперь уходим понемногу…», в которых оплачет не только эту утрату, но и свою мечту о нормальной жизни, где все как у людей: жена, дети, достаток… Писал и вспоминал быстрые недели в тогда еще мирном Орле. Дом, в котором поэт провел медовый месяц, принадлежал старшей сестре экс-тещи, бездетной и вдовой, и потому был как бы почти собственным. Дом, сад, жена, погожий август, весь в яблоках. И он почти счастлив.

Да и Таниной бабушке было об чем горевать. Случайный, пробный ее зять, средь тех, кто приходил к зятю нынешнему, настоящему, был, может, единственным, кто мог понять ее печали. Там, в Орле, Анна Ивановна Райх, в девичестве Евреинова, была полновластной Хозяйкой. Всё на ней: и дети, и хозяйство, и кройка-шитье, – а здесь? А здесь: на кухне – кухарка, при детях – няни и гувернантки, одежду дочери либо привозят из-за границы, либо шьют у самых модных и дорогих портних. Кто она здесь? Ненужный, лишний, хотя и дорогой предмет. Дед, в знак протеста против роскошества, устроил себе келью этажом ниже – столик, кровать, застланная солдатским одеялом, единственный костюм – на гвозде. А она так не может. Но в церковь ходит тайком и церковных приятельниц в дом не приглашает – стыдно. В Орле гордилась, если дочь в шелковом платье на вечеринку уходила, ночь шили-кроили, а здесь стыдно.

Предполагаю, что с тем же первым визитом в дом на Новинском бульваре осенью 1923 года, перед больницей (той осенью Есенин, по свидетельству Татьяны Сергеевны, «лечился в больнице»), связано и еще одно его стихотворение «Вечер черные брови насопил…» Формально оно входит в цикл «Любовь хулигана», официально посвященный актрисе Августе Миклашевской, но так как никакой совместной жизни, тем более в прошлом, у них не было, реалистичнее предположить, что толчком к его созданию явилась встреча с Зинаидой Райх после возвращения из-за границы и разрыва с Айседорой Дункан. Оно куда больше соответствует правде «невстречи» (если вспомнить ахматовские строки «Таинственной невстречи пустынны торжества»), чем необязательным воспоминаниям о недавних августовских прогулках с Августой Леонидовной:

И это, кстати, не единственное стихотворение в цикле «Любовь хулигана», созданном по возвращении из-за границы, в августе-сентябре 1923 года, которое де-юре посвящено Миклашевской, а де-факто обращено к другой женщине. И даже женщинам. Например, «Пускай ты выпита другим…» Первые две строфы – наверняка осколок когда-то начатых, но так и не дописанных стихов к Дункан. Горький, к примеру, после смерти Есенина, задумав написать о нем большой роман, просил Софью Толстую, вдову поэта, прислать стихи, обращенные к Айседоре. Таковые якобы не нашлись, но Ходасевич, с которым Буревестник революции в те годы сблизился, считал иначе. И не исключено, что имел в виду следующий отрывок:

Августа Леонидовна была старше Есенина, но до осени ей еще очень и очень далеко. Усталость, конечно, имела место быть, но вызвана была не возрастом, а ситуацией. Что касается остальных шести строф, то они, на мой взгляд, связаны с возобновлением отношений с Галиной Бениславской, прерванных встречей с Айседорой Дункан. На вольный союз с этой девушкой Есенин, как известно, возлагал большие надежды. Впрочем, сей драматический сюжет у нас еще впереди, а пока ограничимся тем, что прочитаем тайно обращенный к ней текст, помня о том, что на роль верной спутницы, сестры и друга Миклашевская, в отличие от Бениславской, никогда не претендовала. Ей, брошенной мужем одинокой матери позднего ребенка, с лихвой хватало тех ролей, в которых она выходила на сцену Камерного (таировского) театра. Обратим внимание и на спрятанную в пятой строфе дату его создания: сентябрь («И мне в окошко постучал Сентябрь…») В сентябре 1923 года Сергей Александрович, как указывают все без исключения хроники, «расставшись с А. Дункан, вступил в гражданский брак с Г. А. Бениславской».