Збигнев Войцеховский - Раневская, что вы себе позволяете?!

Уместно будет сказать, что к тому времени мало-помалу настоящее искусство смогло вырастить из части советских людей настоящих театральных зрителей. И эти зрители очень скоро поняли разницу между настоящим искусством и революционной самодеятельностью. Так что на «Странную миссис Сэвидж» зрители шли уже в предвосхищении от игры их любимицы — Фаины Раневской. А она действительно к этому времени приобрела славу оригинальной, яркой и глубокой актрисы.

«Советская культура», «Литературная газета», «Комсомольская правда», «Известия», «Неделя» и практически все остальные центральные газеты помещали критические отзывы об этом спектакле. И даже тяжеловесная «Правда» разродилась, пусть и небольшой, заметкой о том, что в «Странной миссис Сэвидж» мастерство Фаины Раневской достигло такого совершенства, когда она одна «делает» весь спектакль.

Отзывов было очень и очень много. Кроме центральных газет каждая газета того города, области, где проходили потом гастроли театра, на своих страницах помещала восхитительные отзывы как профессиональных критиков, так и простых людей.

Когда все газетные статьи были собраны (их собирали тогда в библиографическом кабинете театрального общества), оказалось, что они еле помещаются в толстой папке.

Нельзя сказать, что Фаина Раневская была безразлична к этим статьям. Нет, она читала практически все, что пишут о ней и об этом спектакле. Но в первую очередь она стремилась найти в этих отзывах ответ на свой главный вопрос: удалось ли ей донести до зрителя и критика свою главную мысль?

Очень многие восторженные отзывы, часто — нисколько не профессиональные, доставляли Раневской удовольствие, но она принимала их с большей долей юмора. Критики и авторы статей зачастую списывали друг у друга удачные, как им казалось, выражения, использовали массу штампов, что веселило Раневскую.

Нет, это не было пушкинским «хвалу и клевету приемли равнодушно», это было другое: знание, во-первых, собственного уровня игры, своих способностей и, во-вторых, того уровня театральной критики, которая существовала на то время. Как, скажите, было принимать Фаине Раневской слова одного такого театрального критика о том, что серьезнейшую роль в пьесе играет… музыка, раскрывающая антивоенную (!!!) тему спектакля, которая в самой пьесе только слегка намечена?

Иными словами, спектакль «Странная миссис Сэвидж» и Фаина Раневская, кроме всего прочего, вскрыли тот существующий стереотип восприятия советского человека, его мышления, зажатого в рамки социалистических норм. Практически в каждом втором отзыве красной нитью проходила мысль о том, что пьеса разоблачает страшный капиталистический мир и таким образом на контрасте показывает превосходство социалистического мироустройства. Раневская открыто смеялась над этими глупыми суждениями.

Но были среди критических статей и весьма глубокие мысли и суждения, оригинальные, некоторые — весьма спорные, но живые, настоящие. Как бы то ни было, все критики сходились в одном: успех спектакля целиком и полностью обусловлен великолепной игрой Фаины Раневской.

«Бледны и вторичны слова перед этим живым, неповторимым созданием большого, страстного, щедрого искусства Фаины Раневской», — было написано в одной из рецензий. И это было правдой.

Я уже писал о том, что практически ни одну свою значимую роль Раневская не сыграла дважды одинаково. За это еще и любили ее зрители — с каждым спектаклем она все глубже приоткрывала для них создаваемый ею на сцене образ. Безусловно, на игру актрисы всегда влияет ее настроение, погода даже, атмосфера в зале. Но мы говорим не о случайных изменениях, не о «капризах» актрисы. Постоянная работа над пьесой была обязательным условием для Раневской. Импровизация, поиск новых ходов, будь то жест, взгляд, проходка… Она никогда не останавливалась, она понимала, что каждый человек — неисчерпаем, а значит, и ее роль всегда можно сыграть лучше, ярче, эффектнее.

В особенности желание Раневской максимально раскрыть образ проявилось в роли миссис Сэвидж. Эта была любимая роль актрисы, и она отдала ей весь свой талант, все мастерство и всю свою фантазию. Вот один небольшой пример.

Итак, по ходу пьесы Раневская знакомится, разговаривает с клиентами сумасшедшего дома, причем как с вполне нормальными людьми, принимая их «игру», таким образом вводя себя в свет своего собеседника. Вот одинокая женщина, которая все время страдает оттого, что ее никто не любит. «Вот, сегодня опять я нигде не заметила, что меня хоть кто-то хоть капельку любил». Раневская пытается ее утешить, убеждая, что проявления любви могут быть самыми различными, совершенно обыденными. Важно лишь уметь замечать их.

И Раневская-Сэвидж начинает перечислять такие приметы любви — «Вам говорят: „На улице дождь, возьмите зонт“ или: „Будьте осторожны — не сверните себе шею“, или: „Возвращайтесь поскорей“, — можете не сомневаться, что вас любят. Когда мой муж впервые увидел меня, он сказал: „Черт возьми, вы хорошо держитесь в седле“, я сразу подумала: „Несчастный, он полюбил меня“».

После этих слов в зале обычно раздавался незлобный смех. Всем было понятно это желание главной героини пусть наивно, нелепо даже утешить страдающую из-за отсутствия проявлений любви ее подругу. Все было ясно, просто, немного смешно — представьте себе далеко не молодую сейчас миссис в седле на грациозном коне. И обычно всегда Фаина Раневская просто перечисляла эти «проявления», она словно отыскивала в памяти услышанное когда-то или придумывала эти слова.

Но однажды, сыграв уже два десятка спектаклей, Раневская начинает не просто перечислять, а говорить эти примеры задумчиво, тихо.

Зрители в зале настораживаются, непонятное волнение охватывает их. И вдруг Раневская произносит последнее предложение с одной лишней буквой. Только с одной.

Вот так звучала фраза до этого:

«Когда мой муж впервые увидел меня, он сказал: „Черт возьми, вы хорошо держитесь в седле“».

Сейчас же Раневская тихо сказала:

«А когда мой муж впервые увидел меня, он сказал: „Черт возьми, вы хорошо держитесь в седле“».

И в зале никто не засмеялся. Вдруг всем стало ясно — до щемящей боли в груди ясно, что эта странная миссис Сэвидж ничего не придумывает, она вспоминает, она не утешает наивно — она рассказывает о своей жизни. Это у нее лично были такие вот проявления, это она лично видела в этих совершенно обыденных словах ту самую любовь, которой так дорожила, которая и сейчас согревает ее: «А когда…»

Зал замер, пораженный. Образ странной миссис Сэвидж вдруг наполнился настоящими живыми воспоминаниями, воспоминаниями любящей женщины, которая когда-то была счастлива с мужчиной…