Дмитрий Петров - Василий Аксенов. Сентиментальное путешествие

Это я о проекте «Джин Грин неприкасаемый». Его осуществляли у всех на виду. Начали по весне в знаменитой ялтинской «Ореанде». Вот как Евгений Сидоров, с любопытством наблюдавший процесс, описывает распределение ролей в этом своеобразном беллетристическом капустнике. Горчаков, сам бывший разведчик, разрабатывал авантюрный сюжет. Поженян – поэт и жизнелюб – обеспечивал компанию выпивкой и отменной закуской – никто не смел даже предположить, как это он в мае месяце доставал на рынке раков. Ну а Василий Павлович творил – «безропотно, с похмелья, обмотав голову мокрым полотенцем, писал шесть страниц своим крупным характерным почерком. Дивные крымские вечера… превращались в пирушки со стихами… приходили друзья, в том числе Борис Балтер, только что исключенный из партии» [108].

Может, так и было. Но, думается, соавторы трудились вместе не только над майскими раками, но и над текстом – уж больно разные «руки» чувствуются в эпизодах «Джина Грина».

Они довольно быстро изготовили полный приключений и гротеска шпионский хит. Бондиану ялтинского розлива. Подобную книгам про Гену Стратофонтова, но – взрослую. В ней зеленый берет и агент ЦРУ Евгений Гринев, рожденный свободным в Соединенных Штатах, он же Джин Грин, потомок русских эмигрантов и патриот США, сражаясь под звездно-полосатым флагом, переживает море событий и открытий.

Он совершает диверсии во Вьетнаме. Попадает в сети агентуры Вьетконга (деньги, любовь, страсть, прекрасная Тран Ле Чин). Потом, тайно заброшенный в СССР, узнает, что его друг, наставник в борьбе с красными и жених сестры – скрытый нацист, предатель и убийца (в том числе и отца Джина). Он осознает, что это на самом деле значит – быть потомком Разумовских. Судьба учит его Родину любить, проводя через личную драму. В итоге Женя-Джин попирает презрением тайную драку разведок и явную холодную войну политиков и выходит из игры.

Поправ же, вскрывает всемирную террористическую сеть «Паутина» и страшные замыслы «ястребов». За это его судят, «выбарабанивают» из «зеленых беретов» и сажают в тюрьму. Этот финал счастливым не выглядит. Он сложный. Оставляющий открытым будущее героя (намекая на возможность продолжения истории). И хотя зло в лице скрытых нацистов и поджигателей войны сокрушено, герой пребывает далеко не в лучшем виде. Эта приоткрытость последней двери намекает на возможное явление прозревшего Джина в новой, пока неясной, но весомой роли.

Невероятно, но впервые я прочел «Джина Грина» в армии. В санчасти. Дал мне ее (тайком, конечно) недоучившийся актер Юрик, служивший фельдшером. Лихая история изрядно развлекла меня среди стенгазет и боевых листков: «зеленые береты», «рыцари плаща и кинжала» из Лэнгли и с Лубянки, эсэсовцы, бандеровцы, вьетконговцы, гангстеры и копы Нью-Йорка. Их нравы.

Общались они так:

– Последний нахал, которого мне пришлось проучить, проглотил почти все свои зубы.

…Я заставлю вас проглотить язык. Я ясно выражаюсь?

– Ты, парень, лучше не задирайся со мной. Подними на меня мизинчик – и я заставлю тебя заплатить триста долларов штрафа.

– Я уплачу шестьсот, двину тебя дважды, и тебе придется выйти на пенсию. Мне не нравится твоя рожа, дядя…

– Слушай, бэби! Хочешь, чтоб я увез тебя в участок? Я лично больше верю в кусок резинового шланга и в бейсбольную биту, чем в детектор лжи.

Или:

– Я хотел спросить тебя, Чак, – тихо начал Джин, – ведь если бы ты нашел нас тяжелоранеными, ты бы добил нас, не так ли? А добив, отрезал бы у нас уши?.. Возьми в руки кольт, Чак! – сказал Джин… – Считаю до трех… По счету «три» я застрелю тебя как собаку! Раз! Два!

Чак выхватил «кольт» и тут же, нажимая на пусковой крючок, прыгнул влево. <���…> Грянул выстрел. Рука Джина… застыла в воздухе. Пальцы разжались, выпуская тяжелый «кольт».

А Чак вдруг буквально провалился сквозь землю. Он… рухнул на остро заточенные бамбуковые колья западни, вырытой партизанами… Нечеловеческий вопль разнесся по джунглям.

Понятно, что это гротескная пародия, но дышит в ней и скрытое сожаление авторов, что в СССР нет литературы такого типа. Не оставляет ощущение, что этот жанр нравится авторам. Без всяких пародий. И они увлеченно сочиняли несоветскую приключенческую книжку.

Книга вышла в Воениздате и «Молодой гвардии» под именем Гривадий Горпожакс (так авторы соединили свои имена и фамилии), представив себя как переводчиков «приключенческого, документального, детективного, криминального, политического, пародийного, сатирического, научно-фантастического» и просто – увлекательного романа, что «направлен против пентагоновской и другой агрессивной военщины». Ну, типа, книга вольнодумного иностранца. Его читали. Его любили. Но классовое чуткое чутье чуяло в нем не наш какой-то душок.

Чутьем обладали многие. И Евтушенко тоже. В ту пору он «пробивал» журнал «Лестница», главным редактором которого видел себя, а членами редколлегии, в том числе – Аксенова и Гладилина. ЦК почти уже дал «добро», и надо было всемерно подчеркивать лояльность.

А тут – Аксенов с «Джином Грином». Дальнейшие действия поэта и кандидата в главные редакторы оценивать не будем. Лишь опишем со слов современников и частично их процитируем.

А именно – статью Евтушенко в «Литературной газете», выдержанную в духе тогдашнего постановления ЦК КПСС «О литературно-художественной критике» (26 января 1972 года). В нем партия требовала более жесткого раскрытия опасной сути буржуазной «массовой культуры». Строго в соответствии с требованием Евтушенко разнес роман именно как продукт этой культуры. То есть раскрыл его идейную чуждость, а попутно и литературную слабость.

Тон статьи – издевательский. Евтушенко не увидел в книге ни атаки на ЦРУ, ни гротеска, ни пародии. Лишь ерничанье, явленное «в четырех жанрах, не перечисленных в предисловии».

Первый – жанр прейскуранта: вин (от «Мутон Ротшильд» до «Клико» 1891 года); закусок (от омаров до ухи «Валдайский колокольчик») <���…>, секса (от первородного греха до причуд похоти (и где он вычитал эти причуды? Поищите-ка в тексте), пыток (от пыток огнем до пыток электричеством), известностей (от Отто Скорцени до Джины Лоллобриджиды). Далее – «жанр словаря: симбиоз хиппообразного сленга и языка лабухов». Третий – «жанр капустника», где всё, что можно, валится в один котел. Четвертый – «жанр телефонно-адресной книги» эмигрантских ресторанов Нью-Йорка.

Поэт богато цитирует книгу, утверждая, что она вовсе не пародирует «флеминговскую джеймсбондовщину», а подражает ей. И больше того, будит в читателе интерес к этой низкопробщине. Он издевается над языком книги, настаивая, что «на фоне человеческой трагедии» уместен лишь высокий штиль. А также указывает, что авторы не отразили героизм вьетконговской шпионки Тран Ле Чин, убитой врагом, утопив его в сценах агентурного секса.