Юрий Сушко - Марина Влади, обаятельная «колдунья»

Чутко уловив пробуждающийся интерес, Марина решила пригласить в Париж драматурга, чтобы свести его накоротке с влиятельными кинобоссами, уточнить характеры отдельных героев, проработать некоторые, прежде всего парижские, эпизоды, возможно, даже добавить какие-то сцены. Марина даже придумала лирическое объяснение на Эйфелевой башне. Позвонила в Москву, но Юткевич тут же огорошил печальной вестью: Леонид Антонович Малюгин [14] Малюгин Леонид Антонович (1909–1968) — советский драматург, сценарист. Автор пьес «Старые друзья», «Насмешливое мое счастье», «Жизнь Сент-Экзюпери», сценариев «Поезд идет на Восток», «Сюжет для небольшого рассказа» и др. Лауреат Сталинской премии (1946). позавчера, 20 января, увы, скончался…

Оговаривая условия будущей совместной работы, Марина вовсю фантазировала: «Консультантом по исполнению романсов непременно должна стать моя мама, которая очень хорошо помнит стиль того времени. Она очень хочет приехать, но ей трудно по возрасту совершать такие путешествия. Но все-таки, может быть, она соберется… А вот своих двух сыновей я бы очень хотела определить на лето в пионерский лагерь под Москвой, чтобы они говорили только по-русски».

Нет проблем, заверяли Влади администраторы картины, все будет сделано по высшему разряду: и маму оформим консультантом, и даже заплатим, и парней в лагерь определим. Только приезжайте поскорее, подготовительные работы уже в разгаре, все исполнители главных ролей утверждены, шастаем по Подмосковью, выбираем места для натурных съемок. Поторопитесь, погода уходит, не ждать же следующей зимы…

В феврале 1968 года Марина наконец появилась на заснеженном московском горизонте. Буквально через пару дней она сообщает в Париж: «Я начинаю работать, жизнь устраивается. Живу в гостинице „Советская“, бывшем „Яре“, где пировал еще мой дед. У меня роскошный номер с мраморными колоннами, роялем и свежими цветами…»

Но главное — работа. Ее знакомят с будущими партнерами по фильму. С Иечкой Саввиной они встречаются уже как лучшие подружки. На Юрия Яковлева, который должен будет играть поклонника Лики, Потапенко, Марина, кроме «Карениной», успела посмотреть еще и в его Театре Вахтангова. Ну что ж, весьма… Очень необычным ей показался стремительный, взрывной Ролан Быков… Ромен Роллан? Странные все же встречаются имена.

Только перед встречей с Николаем Гринько, [15] Гринько Николай Григорьевич (1920–1989) — советский актер театра и кино. Роли в к/ф «Иваново детство», «Андрей Рублев», «Сюжет для небольшого рассказа», «Опасные гастроли», «Солярис», «Зеркало» и др. Народный артист УССР. которого Юткевич отобрал на роль Чехова, она заметно нервничала. И напрасно! Даже без грима, без этой бородки и пенсне он был поразительно похож на Чехова. И не только внешне. Мягкий, тактичный, интеллигентный, ироничный, предупредительный, добрый, сторонящийся шума и толпы, более всего боящийся причинить неудобства другому… И глаза! Искренние, теплые, насмешливые. Еще десяток, если не больше, самых разных, прекрасных эпитетов сразу вызвал у нее этот человек с глуховатым голосом и легким, почти незаметным и милым (южнорусским, объяснили Марине позднее) говорком.

Она тут же попросила позволения обращаться к нему «НиГри» — так проще и, можно сказать, интимнее, доверительней. Николай Григорьевич был смущен: «Что за внимание к моей скромной персоне?» и безропотно развел руками: «Как вам будет угодно…» Улыбка у него была совершенно очаровательной.

«С ним я чувствовала себя тепло и уютно, — говорила Влади. — Гринько был очень спокойный… Внутри он, может быть, был и бешеный, как мы все, но этого не показывал. Замечательный партнер…» Супруга «НиГри», скрипачка Айше Чулак-Оглы, постоянно сопровождавшая мужа, уверяла, что и ее «Коле Марина очень нравилась. Он ее обожал и боялся. Рассказывая о съемках, он каждый раз прибавлял к ее портрету что-то новое: то она невероятная умница, то восемь языков знает, то необыкновенно проста и вместе с тем демократична… А однажды притащил мне от нее подарок: лучшую в мире канифоль „Пирастро“ для моей скрипки!..»

Влади долго не могла приноровиться к стилю работы советских коллег: «Девять месяцев съемок, холодная зима. Мы работали страшно медленно. Вначале это меня удивляло. И даже раздражало. В субботу — выходной, много времени, на мой взгляд, уходило даром… И только когда я поняла, что такое время „по-русски“, мне стала ясна такая манера работать. Время — это не деньги: человек видит перед собой вечность…»

А пока Сергей Иосифович Юткевич долго и придирчиво выбирает натуру для съемок. Недалеко от Внуково по его эскизам выстроили дощатый павильон «Станция Лопасня» рядом с заброшенной узкоколейкой. На время загородных съемок киногруппа оккупировала обычные крестьянские избы, где Айше усердно жарила домашние котлетки для актеров, и Марина представляла себя мелкопоместной барынькой конца девятнадцатого века. Хорошо… А Курск, это далеко? Близко? Там у бабушки когда-то была усадьба…

Потом режиссер потребовал от своих ассистентов найти что-нибудь похожее на «колдовское озеро», которое являлось одним из действующих лиц чеховской «Чайки». Озеро нашли неподалеку, возле пансионата «Узкое». Лирическое объяснение Лики и Чехова снимали на опушке березовой рощи около шоссе на Домодедово. Все было так красиво: костюмы, позы, хоровод белых стволов, два дерева на первом плане — безмолвные свидетели первого поцелуя…

Но тут у бедного «НиГри» возникли проблемы — любовный эпизод ему не давался. Перед камерой Гринько робел, Марина тоже. К тому же «Антону Павловичу» предстояло как можно элегантнее забраться под интригующе широченные поля шляпы Марины и поцеловать ее именно по-чеховски, точнее, так, как видел это Юткевич: слегка смущенно, но в то же время страстно. Домашние репетиции с женой «НиГри» не помогали.

При просмотре рабочего материала Саввина, игравшая властолюбивую сестрицу писателя, не на шутку возмутилась, так и не сумев до конца выйти из образа:

— Гринько, ты что, не умеешь целоваться?!. Ну что это за поцелуй?!! Тебя поучить?

Узнав о терзаниях «НиГри», Марина рассмеялась: «Я ему сама помогу!» Перед очередным дублем она отозвала Гринько в сторонку и, как заклинание, полушепотом прочитала ему кусочек из чеховского письма Мизиновой:

«Ах, прекрасная Лика! Когда Вы с ревом орошали мое правое плечо слезами (пятна я вывел бензином) и когда ломоть за ломтем ели наш хлеб и говядину, мы жадно пожирали глазами Ваши лицо и затылок. Ах, Лика, Лика, адская красавица! Когда Вы будете гулять с кем-нибудь или будете сидеть в Обществе и с Вами случится то, о чем мы говорили, то не предавайтесь отчаянию, а приезжайте к нам, и мы со всего размаха бросимся Вам в объятия. Когда будете с Трофимом, то желаю Вам нечаянно выколоть ему вилкой глаза. Вам известный друг Гунияди-Янос».