Юрий Сушко - Марина Влади, обаятельная «колдунья»

Хотя в ситуации с «квартирным вопросом» им было как раз не до смеха. Вкусив все прелести совместного проживания с мамой Владимира, Ниной Максимовной, в двухкомнатной квартирке в Черемушках, они спешно стали подыскивать себе хоть какую-то мало-мальски подходящую жилплощадь. Сначала сняли квартиру у некогда популярной певицы Капитолины Лазаренко в Каретном ряду в старом доме на третьем этаже. Затем их приютил старый знакомый — мосфильмовский сценарист.

Позже случайным, эпизодическим пристанищем на какое-то время стала мастерская художника Гуджи Амашукели. Тут уж помогала парижская знакомая Марины, Катюша-Катрин, дочь того самого «Андрея Петровича» Барсака, которая в те дни частенько наведывалась в Москву на свидания к своему Гуджи. Она-то и предложила его мастерскую в полуподвальном помещении в Тихвинском переулке в качестве места для нелегальных встреч.

«Марина „конспирировалась“, — ухмылялся Амашукели, — но нам доверяла и всегда была предельно откровенна…»

Однажды «шалашом» стала квартирка знакомого кинооператора — Алексея Чардынина.

— Ой, Лешка, — поздним вечером позвонил ему Высоцкий, — я с такой женщиной познакомился. Можно мы к тебе приедем?..

Их устроила даже старая скрипучая раскладушка, и даже не тревожило недовольное фырканье за стенкой тогдашней жены Чардынина — Ларисы Лужиной: «Ну и что, если Влади? Не выйду! Я им даже чистого белья не дам. И водку свою пусть сами пьют…»

Формальным поводом очередного визита Влади в Москву стало завершение озвучания до неприличия затянувшейся работы над «Сюжетом для небольшого рассказа». Не таким уж небольшим этот сюжет оказался…

Особых претензий к русскому Марины Влади у Юткевича не было: «Говорит без акцента. Ей только трудно иногда грамматически и синтаксически строить фразу…» Но перед микрофоном Марине все же было непросто: «Каждое слово я старалась выговаривать отдельно. Измоталась до последней степени. Но работала как зверь, понимая, что цель того стоит. Когда же спустя некоторое время я приехала на премьеру, меня ждал страшный удар — моя Лика Мизинова говорила с экрана… не моим голосом. Я так плакала… Меня это оскорбило дико, я была просто в отчаянии. Потому что голос — это часть души. Мой голос — мой фирменный знак».

А прагматичные французские прокатчики, закупив фильм Юткевича, решили сменить странное, с их точки зрения, название «Сюжета…» на более «адресное» и «конкретное» — «Лика — большая любовь Чехова».

Съемочные смены, «озвучка» у Влади чередовались, конечно же, с посещениями Театра на Таганке, спектаклей с участием Владимира, репетиций, во время которых она обычно пристраивалась где-то в темном уголочке, стараясь никому не мешать. Но все, конечно, знали, что она здесь, в зале.

Марина Влади изучила наизусть весь таганский репертуар. Алла Демидова обычно замечала: «Перед началом второго акта мы сидим с Володей, ждем третьего звонка и через щель занавеса смотрим в зрительный зал. Выискиваем одухотворенные лица, чтобы подхлестнуть себя эмоционально. Показываем их друг другу… В зале сидит Марина Влади. Володя долго смотрит на нее, толкает меня в бок: „Смотри, моя девушка пришла“. После этого всегда играл нервно и неровно…»

Критично, со своими мерками присматриваясь к тем, кто работал рядом с Владимиром, Марина категорически не соглашалась с Андреем Вознесенским, который категорически провозглашал, что «все богини, как поганки, перед бабами с Таганки».

Ей ли было не видеть и не ведать, что именно там, на Таганке, «особенно ненавидели тебя девочки. Они распространяли слухи, пытались поссорить тебя с Любимовым, превратили театр в корзину с копошащимися крабами…».

Со своей стороны, таганская прима Алла Демидова относилась к «новой подруге Высоцкого» настороженно: «С Мариной мы много общались, но у меня никогда не складывались отношения с ней».

Когда Марина начала не просто навещать Москву по делам, но приезжать уже к Высоцкому, несостоявшиеся поклонники выбросили «белый флаг». С появлением Владимира Марину как бы окружила стеклянная, прозрачная — «напоказ!», но абсолютно непрошибаемая стена.

Окончательно признав фиаско, Евгений Евтушенко вручил Марине и Владимиру свой поэтический сборник «Идут белые снеги», на титуле которого написал: «Марине и Володе, чтобы, даже разлучаясь, они не разлучались никогда. Ваша любовь благословлена Богом. Ради нее не расставайтесь. Я буду мыть Ваши тарелки на Вашей серебряной свадьбе. Женя Евтушенко». Но нет, не сбылось…

Марина и Владимир были неразлучны. Он постоянно говорил ей о своей любви. «Он меня подавляет своими признаниями: „Я приношу все к твоим ногам, но отдавай мне тоже все“».

Высоцкий без прикрас показывал любимой свою Москву, знакомил с друзьями, откликался на предложения «дружить домами». Приглашает Илья Глазунов — поехали! Тарковский зовет на новоселье — ну, конечно! Там собирается замечательная компания — художник Михаил Ромадин с женой Витой, Высоцкий с Мариной прихватывают с собой волей случая оказавшегося в Москве Марчелло Мастроянни! Мебели у новосела еще не было никакой — ну и что?!. — чудесно устроились на корточках, на полу, все под рукой… Большой любитель застольных (хотя стола как раз и не было) песнопений, Ромадин потом сокрушался, что Высоцкий, конечно, «меня перепел, потому что был с Мариной, а при ней он невероятно воодушевлялся…».

Ей было интересно каждое новое (какое по счету?) знакомство. Она впитывала необычные впечатления о неразгаданной Москве и о живших в ней людях.

Путем невероятных комбинаций и интриг Марину завлек к себе в гости тонкий ценитель женской красоты, поэт и сценарист Евгений Агранович. [19] Агранович Евгениий Данилович (1918–2010) — кинодраматург, автор песен, в том числе «Одесса-мама», «Я в весеннем лесу пил березовый сок…». Помимо бардовских способностей, Агранович обладал массой прочих талантов: был интересным собеседником, резчиком по дереву и кости, в конце концов, слыл искусным кулинаром.

«Марина пришла сама, по-московски с двумя сумками, где были ее вещи. В простеньком пальто, в больших очках, подколов волосы. Выглядела совершенно обыкновенно — как москвичка из очереди, — спокойно проехала в метро, — умилялся Агранович, ожидавший увидеть богиню. — Марина ходила по квартире, рассматривала мои работы.

— Поставила бы ты это у себя в Париже? — спросил я об одной вещице.

— Да.

И я ей эту фигурку подарил… Я приготовился к приходу Марины: сделал колечко из самшита… Вырезал на нем женское лицо под наполовину сдвинутой маской — изобразил актрису. Колечко пришлось впору и очень Марине понравилось… А часа через два появился после репетиции Высоцкий с гитарой… Он ввалился в подъезд и прохрипел: „Где моя жена?“ Он пел для нас, но и для нее…»