Юрий Сушко - Марина Влади, обаятельная «колдунья»

Но классически обманул. Диск в конце концов все-таки вышел, но совсем не «гран», а малюсенький — миньон. И, разумеется, без всяких фото. С безобидными березками.

Кстати, автору фотопортретов Марины и Владимира, Валерию Плотникову, чуть позже удалось проникнуть в закрома «Мелодии», где ему, в нарушение всех существовавших правил и инструкций, знакомые ребята показали тот самый макет конверта, на котором в левом верхнем углу стояла анонимная резолюция: «До особого распоряжения». Этим «особым распоряжением» стала смерть Владимира Семеновича Высоцкого.

Потом, правда, когда Марина только заикнулась о судьбе пластинки, в «Мелодии» ей ответили: «А кто вы теперь такая?.. Так, вдова…»

Но вдова даже спустя четверть века, в «нулевые» годы XXI века, во время песенного фестиваля в Сан-Ремо сумела сделать так, что один из вечеров был посвящен памяти Владимира Высоцкого. «Местные барды перевели и пели его песни, — рассказывала потом Марина, — и я пела их на итальянском…»

…Только она могла понять, прочувствовать смятение, душевные переживания, которые он пытался тщательно маскировать беспечной, насмешливой улыбкой. Марина предполагала, что замок Одиль ошеломит Володю. Пока добирались до Монсо, она без устали просвещала мужа:

— Это один из бывших аристократических районов Парижа. Таня поселилась здесь, когда вышла замуж за итальянского графа Поццо де Борго, потомка семейства Боргезе, между прочим. И даже, кажется, дальний-предальний родственник Наполеона… Ну, не смейся. Нет-нет, мы не будем заезжать во двор, лучше пройдемся чуть-чуть. Тут очень интересно…

Марина припарковала машину, и они прошли десяток-другой метров вперед по мощенной булыжником улице Гренель, остановились у высоких чугунных ворот. Вошли за ограду: двор «каре», типично французский. В центре возвышался роскошный особняк, по бокам — два больших флигеля.

— Восемнадцатый век, — уточнила Марина.

— «Три мушкетера» случайно не здесь снимали? — усмехнулся Высоцкий.

Марина покачала головой: «Съемки здесь обошлись бы продюсеру в копеечку».

Парадная лестница, мраморные львы, бронзовые ручки, анфилады комнат — справа и слева.

— Нам сюда, — негромко подсказала Марина.

Они стали подниматься по широкой лестнице на второй этаж. Таня-Одиль, умница, была само радушие: тут же и обняла, и расцеловала и, подхватив дорогого гостя за руку, увлекла за собой. Марина шла следом за ними и, раздавая поклоны гостям, слышала недоумевающий шепоток за спиной: «Боже, и что же такого она в нем нашла?..» Марина узнала голос, но не обернулась, продолжая шествовать по ступенькам и весело посматривая на Володю, который с нескрываемым озорным любопытством озирался по сторонам. Слышал ли он то гнусное шипение? Наверняка. Да бог с ними. Он, смешной и непосредственный, ведь рассчитывал на домашнюю обстановку, дружескую компанию, посиделки, как там, у них на Матвеевской или у Абдуловых. Даже оделся привычно: джинсы, курточка. А тут…

На следующий же день они отправились в «шоп-тур» по лучшим парижским магазинам. Накупили целую кучу самых модных вещей, костюм, рубашки, туфли на платформе. И странно: почувствовали легкость на душе. Когда возвращались домой, Марина, сидя за рулем, посмеивалась и тихонько напевала: «Я платье, говорит, взяла у Нади. Я буду нынче, как Марина Влади…» Высоцкий глядел на нее и улыбался. И дела им не было до того, что кто-то без устали попискивал вослед: «Марина таскает Володю по дорогим парикмахерским и бутикам, одевает и стрижет, как ей самой нравится. Он уже напоминает суслика…»

Почти два с половиной года они терпеливо ждали, пока перед ними, точнее — перед ним, поднимется к небу, словно сдаваясь врагу, полосатый пограничный шлагбаум, открывая дорогу на Запад. Вначале Высоцкий даже не осмеливался заикаться о возможности свободного выезда на «побывку» к жене. Знающие люди предупреждали: откажут раз — считай, что навсегда; подожди, не бузи, не высовывайся, пусть привыкнут к твоему новому статусу.

А потом, когда уже решились, когда все предварительно проговорили-обсудили все с теми же «полезными людьми», когда «прокачали» все возможные варианты, началось то, о чем ни он, ни она даже не догадывались. Заявления, анкеты, служебная характеристика, медицинская справка, справка из домоуправления, само, собственно, прошение-приглашение: «Я, нижеподписавшаяся, Марина-Катрин… приглашаю на полное материальное обеспечение своего мужа, Высоцкого В. С. …»

И все равно дни тянулись за днями, недели за неделями, но никто из чиновников не смел и не собирался взять ответственность на себя и сказать окончательное: «Да». На кой, спрашивается, ляд рисковать, не из любви же к искусству?

Доброжелатели в Москве и в Париже, не сговариваясь, дали верный совет, и Марина, отбросив сомнения и гордость, обратилась за помощью к президенту общества дружбы «Франция — СССР» Ролану Леруа (сама она курировала в этой почтенной организации вопросы культуры). Мсье Леруа оказался деловым человеком. Он быстро вник в ситуацию, снисходительно улыбнулся и тут же договорился о встрече с Жоржем Марше, генеральным секретарем Центрального Комитета Французской компартии. Но прежде чем отправиться на рандеву с товарищем, Леруа дотошно, в подробностях расспросил Марину о ее недавней встрече в Париже и общении с Леонидом Ильичом Брежневым.

— Но вы же тоже были на этом посольском приеме с активистами нашего общества…

— Ну и что! Быть-то я был, но ведь разговаривал товарищ Брежнев именно с вами. И выпивали тоже…

— Помните, после официальной части, как обычно, был фуршет, — начала вспоминать Марина. — У меня в руках был бокал с шампанским, у Брежнева — рюмка с водкой. Он подошел ко мне. Улыбаясь, порекомендовал для поднятия настроения выпить водки, эдак «граммов 100 или 150». Когда я отказалась, он сказал: «Ну, тогда уж лучше чай!» Все вокруг рассмеялись. Вот и все общение. Да, а через день мне домой привезли расписной электрический самовар — подарок генсека… Вот, в общем-то, таково было общение. А еще у меня осталась фотография на память.