Марсель Эдрих - Загадочная Коко Шанель

Замужество? Об этом еще поговорим. Мужчины сменяли один другого. «Меня домогались. Мне надо было вести одновременно двадцать пять жизней. У меня не хватало времени жить».

Это повторялось часто: у меня не было времени жить. В ней обитал неутоленный романтик. В Венеции… произошло это до или после герцога Вестминстерского?..

Арривабене устроили в своем дворце на Большом канале прием в честь Коко и Сертов. Сентябрь, чудесная ночь, Коко, красивая, блестящая, вся в белом, с бриллиантовой звездой в волосах. Одна. Или чувствуя себя одинокой… (Что я здесь делаю? Что жду от жизни, которую веду? На что могу надеяться?)

Она незаметно ушла и побрела пешком к отелю «Даниэли» на набережной Эсклавон. Два часа ночи. Полная тишина. Она кутается в накидку из горностая. На улицах и улочках Венеции, перекрещивающихся между каналами, легко заблудиться. Проходишь один, другой мост, идешь направо, возвращаешься налево. Теряешь силы, изматываешься.

Коко вышла на маленькую белую от лунного света площадь. На скамейке спал молодой человек. Юноша необыкновенной красоты, рассказывала Коко. Она присела на скамейку, чтобы передохнуть и смотрела на юношу… Можно вообразить его удивление, когда он проснулся: что это, видение?

— Я заблудилась, — сказала Коко. — Не могу найти отель «Даниэли».

— Пойдемте, — сказал он.

Когда она собиралась войти в отель, юноша, который за всю дорогу не произнес и трех слов, удержал ее за накидку и, притянув к себе, спросил:

— Я поднимусь к тебе или ты пойдешь ко мне?

Она признавалась, что была тогда очень взволнована.

— Я взяла себя в руки и вошла в отель. Когда меня разбудили несколько часов спустя, принеся утренний завтрак, я вспомнила вчерашнюю прогулку и вздохнула с облегчением: какое счастье, что я не уступила! Как неловко было бы сейчас!

Однако, несмотря на ее лучезарность вечного подростка, возраст все же сыграл злую шутку с Коко. Она любила герцога Вестминстерского. Для сиротки из приюта это был предел мечтаний. «Самый богатый человек на свете», — вздыхала она, говоря о нем. Он любил Коко, хотел жениться на ней. Они признавали себя равными. Если бы Коко могла, как этого хотела, дать ему сына, ее судьба безусловно изменилась бы. Но когда они встретились, ей было уже 45 лет.

Великий князь Димитрий еще повсюду сопровождал Коко, когда однажды вечером в 1929 году в Монте-Карло в «Отеле де Пари» она познакомилась с герцогом Вестминстерским [162]. «Каково!» — воскликнула леди Эбди, когда они поднялись и пошли танцевать. У леди Эбди красивое имя Ия. Красавица, очень русская, очень светлая блондинка, она эмигрировала в Париж после революции. Разрисовывала сумки и пеньюары для товарищей по изгнанию, которые их продавали в своих лавках. Мизиа представила ее Коко:

— Увидишь, она делает необыкновенные вещи.

Этот сезон был менее удачным для Дома Шанель, чем предыдущие. Пату [163]одержал триумф, благодаря гениальной идее: вернул талию на свое место. Это еще одно событие в моде, распространившееся по всему свету. Талия на месте! Только в Париже могли такое придумать!

— Принесите мне то, что вы делаете, я посмотрю, — сказала Коко леди Эбди.

Все, что она принесла, немедленно пустили в продажу в магазин аксессуаров, а сама она была принята на работу. Леди Эбди вздыхает, вспоминая эти славные годы:

— Она была готова на все для своего Дома. Тут же начинала звать вас на «ты», что ей давало превосходство над вами. У нее бывали иногда забавные методы.

Этьен де Бомон занимался украшениями в Доме Шанель. Леди Эбди считала, что это он вместе с Мизией создали ореол светскости, который окружал Дом Шанель. Вскоре после смерти жены он предложил Шанель выйти за него замуж.

— Я буду вести себя с вами, как вел себя с женой, — обещал он ей. — Никогда не буду вам противоречить.

Кого говорила:

«Моя настоящая жизнь началась, когда я встретилась с Вестминстером. Наконец я нашла плечо, на которое могла опереться, дерево, к которому могла прислониться».

Она называла его Бонни.

Герцог Вестминстерский принадлежал к английской королевской семье. Самый богатый человек в Великобритании. Помимо всего прочего, он владел несколькими домами в Уэст Энде. Я это узнал, когда жил в Лондоне (одновременно с Коко, но не так долго), как стипендиат Коммерческой палаты Парижа. Я занимал мансарду в маленьком двухэтажном доме, принадлежащем герцогу. Платил за пансион 25 шиллингов в неделю, пять шли герцогу. Во время моей первой прогулки по Гайд-парку я попал в толпу участников Марша голодающих, которых разгоняла полиция. Когда я мчался, спасаясь от погони, какой-то старик схватил меня, протянув ко мне свою слуховую трубку:

— Кто начал, молодой человек, полиция или безработные?

Я открывал Англию.

Коко говорила:

«…Мне уже нечего было бояться, со мной ничего не могло случиться, могли быть маленькие неприятности, но ничего серьезного».

Трудно ли вообразить, что происходило в сердце и голове Коко? Приют. Мулен. Руаллье и содержанки. Она закрывала глаза, она отказывалась вновь видеть это. Это неправда. Никогда этого не было. «Я не сирота! — кричала она в приюте. — У меня есть отец. Он делает состояние в Америке. Скоро он вернется за мной, и мы будем жить в большом доме». У нее был Итон Плейс, дворец герцога Вестминстерского с сотней садовников, круглый год выращивающих розы, гвоздики, орхидеи. Она говорила: «Он предпочитал срывать для меня первые примулы на лугах».

Состояние герцога производило на нее впечатление. Она говорила восторженно:

«Он был так богат, что никогда не помнил об этом. Никогда никакие денежные соображении не влияли на его действия, поступки и мысли. Никогда никакого расчета».

Слушая Коко, можно было заключить, что благодаря своему баснословному богатству, герцогу удалось приблизиться к евангельской невинности бедняков. Леди Эбди считала его повесой, но Коко нравилось это . Неспроста покидал он Англию королевы Мэри (и Георга V [164]), чтобы проводить большую часть жизни в морских путешествиях.

— С Вестминстером, — заметила леди Эбди, — Коко вела себя, как маленькая девочка, робкая и послушная. Она повсюду следовала за ним. Их страсть не была чувственной. Коко говорила:

«Если бы не встреча с Вестминстером, я бы сошла с ума. У меня было слишком много переживаний, слишком много историй. Я жила своими романами, но так болезненно! Так скверно! Слишком интенсивно, раздираемая на части, с этим делом на руках (ее Дом), в котором еще мало разбиралась, в эту необыкновенную эпоху, которая никогда не повторится. Ни о ком не говорили так много, как обо мне. Все хотели познакомиться со мной, все хотели одеваться, как я». (Разумеется, она этого не знала, иначе бы…) Она добавила: «Я уехала в Англию в беспамятстве».