Ангус Роксборо - Железный Путин: взгляд с Запада

Но по мере того, как Запад лишался иллюзий относительно Путина, сам Путин тоже избавлялся от некоторых иллюзий относительно Запада, который он так стремился обольстить.

Тони Блэр, возможно, лучше всех понимал, какая боль терзала «чекистскую» душу Владимира Путина. После встречи в Санкт-Петербурге, еще до того, как Путин был избран президентом, они продолжали регулярно общаться. Помимо официальных бесед, они встречались в неформальной обстановке в загородной резиденции премьер-министра Чекерс и tête-à-tête [5] С глазу на глаз (фр.). Прим. перев. за маринованными огурчиками под водочку в московском пивном баре «Пивнушка». Блэр пытался рассеять тревогу русских относительно американских планов по созданию оборонительного ракетного щита. За путинскими угрозами о том, какие контрмеры примет Москва, он ощущал более глубокую проблему.

Один из советников Блэра в интервью «не для печати» сказал, что Путин мог бы серьезно обидеться, если бы узнал, о чем думает Блэр. «Главное, что Тони вынес из этих встреч, — необходимость серьезного отношения к русским. Их проблема заключается в том, что они чувствуют себя не допущенными к “главному столу” и что к ним не относятся как к сверхдержаве. Им нужно демонстрировать уважение. Даже при том, что они действительно больше не являются сверхдержавой, надо хотя бы делать вид. Эту мысль Тони донес до американцев».

Воплощая эту идею в жизнь, Блэр выдвинул предложение по созданию нового Совета Россия — НАТО (NRC [6] В англоязычной литературе он называется, естественно, NATO-Russia Council (NRC) — «Совет НАТО — Россия». Прим. перев. ), чтобы теснее связать русских с западным альянсом. Остановить их на пороге вступления в организацию, но, по крайней мере, дать им ощущение принадлежности к «клубу». NRC должен был обеспечить существенное обновление отношений по сравнению с консультативным «Совместным постоянным советом», который существовал с 1997 г. и не давал России никакого влияния на действия альянса. Теперь у России должен был появиться постоянный представитель в штаб-квартире НАТО, который стал бы принимать участие в заседаниях NRC наравне с другими 19 представителями. Иными словами, не в формате «Россия плюс НАТО», а в формате «Россия плюс США, Франция, Британия, Германия» и т. д.

В западных столицах инициативу Блэра восприняли положительно. В ней увидели реалистичную альтернативу более фантастической идее о членстве РФ в НАТО, которую обсуждали некоторые политики, в том числе канцлер Германии. Идею вскоре «похитил» премьер-министр Италии Сильвио Берлускони, который к тому времени тоже успел установить тесные отношения с Путиным. Они обладали сходным темпераментом — одинаково тщеславные и с одинаковой склонностью к грубым шуткам. К тому же Путин видел в медиаимперии Берлускони некоторое оправдание собственному контролю над российским телевидением.

Как-то в начале 2002 г. вечером в пятницу генеральный секретарь НАТО Джордж Робертсон сошел с самолета в аэропорту шотландского Эдинбурга, направляясь на уикенд к себе домой. У него зазвонил мобильный телефон. Это был Берлускони. Тот уже решил, что Италия примет специальный саммит НАТО, на котором будет создан NRC.

— Подожди, Сильвио, — сказал Робертсон. — Мы еще не обо всем договорились.

— Нет-нет, — возразил Берлускони. — Я поговорил с Владимиром. Мы обо всем договорились. Мы примем саммит. Все расходы за наш счет.

Робертсон не собирался отступать.

— Вы не можете решать это вдвоем с Путиным. В НАТО — 19 стран, и мне нужно проконсультироваться со всеми. Но мы учтем твое предложение» 1.

Предложение оплатить саммит, конечно, сыграло решающую роль. Остальных не пришлось долго уговаривать разрешить Берлускони организовать шоу. Причем шоу, не требующее общих расходов. Берлускони превратил заброшенную авиабазу Пратика-ди-Маре на окраине Рима в римский эквивалент «потемкинской деревни» — великолепный, украшенный картинами конференц-центр, созданный по образцу Колизея, даже с мраморными античными статуями.

Историческое соглашение было подписано 28 мая. Оно позволило российским военным впервые обзавестись собственными кабинетами в штаб-квартире НАТО. Даже при том, что России не предоставили право вето на решения альянса, она, как минимум, получила возможность принимать участие в обсуждении таких вопросов, как поддержание мира, региональная безопасность, поисково-спасательные операции, борьба с международным терроризмом и распространением ядерного оружия. На практике, как говорил руководитель администрации Блэра Джонатан Пауэлл, первоначальная идея — предоставить России «реальный голос» — была размыта натовскими чиновниками 2. Россия позже будет недовольна, что представители НАТО обычно встречаются до начала любой сессии НАТО, координируют свои позиции, а затем выступают единым блоком на переговорах с Россией.

На пресс-конференции после церемонии подписания соглашения Путин произнес слова, которые поразили некоторых присутствовавших своей откровенностью.

— Проблема для нашей страны, — сказал он, — заключалась в том, что на протяжении длительного периода времени сложилась ситуация, при которой с одной стороны была Россия, а с другой — практически весь остальной мир <���…> И ничего хорошего из этого противостояния России с остальным миром мы не получили. И это очень хорошо понимает подавляющее большинство граждан моей страны. Россия возвращается в семью цивилизованных наций. И ей ничего не нужно, кроме того, чтобы ее голос был услышан, чтобы с ней считались, чтобы были учтены и учитывались ее национальные интересы.

Его выступление произвело настолько сильное впечатление, что Робертсон и спустя девять лет цитировал его почти дословно. «Мне показалось это довольно сильной оценкой, признанием российского лидера о годах неудач и о том, что он намерен делать в будущем».

Заявление Путина также полностью подтвердило то, что уже понял Тони Блэр: он жаждет уважения. Но на Западе было много и таких, кто внимательно следил за происходящим в России и отказывался верить, что она действительно стала «раскаивающейся дочерью», которая «возвращается в семью цивилизованных наций».

В администрации Буша существовало два диаметрально противоположных мнения о том, что делать с Россией, плюс множество «центристских» мнений. Одни, как, например, советник по национальной безопасности Кондолиза Райс, советолог в прошлом, отнюдь не обязательно были горячими сторонниками новой России. Некоторые из советников Путина говорили мне, что она «специалист по СССР, а не по России». У них было ощущение, что Райс до сих пор смотрит на Россию сквозь «красные очки». Она заняла жесткую позицию относительно российской агрессии в Чечне и еще более жесткую позицию в отношении любого российского вмешательства в дела соседних страны, которое считала постсоветским рецидивизмом. Тем не менее Райс действительно пыталась понять истинные причины современной российской политики.