Нина Никитина - Софья Толстая

В Туле на Стародворянской улице появилось «Просветительское общество «Ясная Поляна»». «Уполномоченный общества» Сергеенко решил окончательно поселиться в Ясной Поляне и занял в усадебном доме бывший кабинет Льва Николаевича, что, конечно, еще больше добавило неприятных эмоций Софье Андреевне и ее близким, которые оказались там на положении «бедных родственников». Сначала общество развило бурную деятельность, принося немалую пользу Ясной Поляне. Была даже сформирована специальная дружина для охраны усадьбы, сделана попытка устроить здесь трудовую школу — памятник, организован конкурс на проект нового здания школы.

Софья Андреевна старела и стремительно сдавала свои позиции. Теперь она все более отстранение смотрела на происходившее вокруг нее. В ежедневнике от 10 декабря 1918 года она писала: «Приехал Сергеенко и привез архитектора соображать предполагаемую для народа образцовую школу. Ничего не удастся, затея велика». Она оказалась права.

Софья Андреевна понимала, что планы общества весьма неопределенные, а бурная деятельность Сергеенко, перекидываясь с одной проблемы на другую, при невероятных пафосных декларациях смахивала на элементарное надувательство. Так, предназначенный для школы «прекрасный сосновый лес исчез куда‑то так же таинственно, как и появился», а сам Сергеенко, торжественно открыв заложенный фундамент школы, так и непостроенной в дальнейшем, взялся за прокладку шоссе. Он умел говорить «ласково и сладко», окутывая таинственным туманом все свои начинания.

Софье Андреевне становилось все труднее противостоять «благодетелю», как и добродушной, но нерешительной дочери Тане. Тем не менее в феврале 1919 года она все‑таки обратилась в правление общества с заявлением, в котором вместе со старшей дочерью просила общество взять усадьбу под свое управление: «Не имея возможности собственными силами продолжать вести хозяйство в Ясной Поляне и поддерживать в надлежащем порядке усадьбу и дом, в котором жил и работал Лев Николаевич Толстой, и, опасаясь, что все это может прийти в упадок и разорение, мы считали бы наилучшим выходом из создавшегося положения передачу управления как усадьбой, так и всем имением, обществу «Ясная Поляна» в память Л. Н. Толстого, ввиду чего и обращаемся к правлению общества с просьбой принять имение Ясная Поляна в свое управление».

Видимо, дело объективно шло к этому. Не могла, не имела больше сил думать о прохудившихся крышах, заброшенной скотине, запущенном парке женщина, которой исполнялось семьдесят четыре года. Софья Андреевна устала от постоянной смены властей, которые то ставили охрану, то снимали ее. Иногда помогали ей какими‑то материалами для починки усадебных построек, а затем опять забывали о ней. Яснополянские крестьяне то отбивали ей поклоны, а то подумывали о том, как бы распорядиться «грахским имением». В конце 1918 года волостной финансовый отдел наложил на Софью Андреевну, как на «представительницу буржуазного класса», контрибуцию в 75 тысяч рублей. Она поехала в Тулу, разобралась, налог отменили, но стало очевидно, что жизнь семьи и судьба усадьбы непредсказуемы. Могло случиться все, что угодно. Поэтому попечение со стороны организовавшегося общества казалось Софье Андреевне спасением. Ей все чаще бросались в глаза «невоспитанность» Сергеенко, его необоснованная претензия на роль «батюшки — благодетеля», его мания величия.

Она вспомнила, как в конце января 1919 года он словно «подкрался» к ней и «полтора часа душил разговорами» о том, как «из какого‑то крапивенского комитета охраны детей приезжали люди, которые хотят выселить» из усадьбы всех родственников Толстого, кроме нее, и «устроить детский приют на двенадцать детей», а ее поместить «в двух комнатах». Софья Андреевна, конечно, не верила, но ожидала всего, и, в конце концов, подобные разговоры достигали своей цели. Их с дочерью заявление было принято, за этим последовала серия различных организационных мероприятий, имеющих вполне благие намерения. Общество обращало все «доходы на культурно — хозяйственные цели», и вскоре организации была выдана «Охранная грамота».

Софья Андреевна чувствовала, что надвигается нечто страшное. В Ясную Поляну пригнали пропасть волов, лошадей и фургонов. Жить стало невыносимо. Ходили слухи о том, что в усадьбу придет Деникин, и тогда в ходе боевых действий усадьба погибнет. Дочь Таня намеревалась уехать из Ясной Поляны. Она ненавидела Сергеенко, устала от семьи Оболенских, от детского шума и от забот о пропитании. А саму Софью Андреевну поджидало одиночество без двух ее любимых Татьян, которым она передарила золотые часы с цепочкой, брошь с большим бриллиантом, кольцо с двумя бриллиантами и рубином, когда‑то подаренное ей мужем, а еще золотой браслет — презент своей матери. Она часто ходила на могилу Льва Николаевича, приносила туда гирлянды из цветов, врыла горшок, чтобы ставить в него большие букеты. Играла с внучкой Анночкой сонаты Моцарта в четыре руки, рисовала красками татарник, по вечерам читала Евангелие и изумлялась, до каких лет ей удалось дожить. Задумывалась: где находятся ее несчастные дети и внуки? Ей приходилось много платить поденным, пенсии вдовам, принимать посетителей, которые постоянно прибывали в Ясную Поляну, словно это был Иерусалим или Мекка.

Тем временем Сергеенко так вошел в роль покровителя, что стал привычно покрикивать на Софью Андреевну и ее старшую дочь. Когда они слабо протестовали против его произвольной «распределиловки» скудных продуктов, он сразу же указывал им на их место, велел не вмешиваться «не в свое дело», в котором они ничего, как он считал, не понимали, потому что их «удельный вес равен нулю», и заявлял, что решать все будет только он один. Сергеенко грубил ей, Софья Андреевна в ответ говорила ему, что если бы Лев Николаевич мог слышать, как посторонний человек груб с его женой, то выбросил бы его в окно. Споры учащались и потом разбирались на заседаниях и правлениях общества, но толку от этого было мало.

«Колаша» Оболенский оказался никудышным хозяином, чувствовал себя временным жильцом в Ясной Поляне и был полностью апатичен ко всему происходящему. Он мог часами лежать на диване в кабинете. Читал, скучал, не мог найти себе места и применения. В общем, усадьбой распоряжались абсолютно чуждые люди, которые именем Льва Толстого выпрашивали себе подачки от правительства. Несправедливо распределяли продукты, окружали себя родственниками и фаворитами, а Ясная Поляна приходила в упадок. Парк зарастал, плодовые деревья гибли, постройки разрушались. В доме все переворошили и перепутали, все изменили. «Только две комнаты Льва Николаевича оставались в том же виде, что и при нем». Для Тани общество придумало символическую должность хранительницы дома, но Софья Андреевна никак не могла добиться исполнения такого пустяка, как вымыть и вставить в доме вторые рамы. Между тем флигель, в котором жил Оболенский, был давно утеплен. Наконец она не выдержала и сама стала мыть окна, стоя на сквозняке. Надо было послушать Сашу, которая советовала Тане попросту выгнать Сергеенко.