Федор Раззаков - Дин Рид: трагедия красного ковбоя

На следующий день ознакомительные мероприятия были продолжены. Дина в компании с несколькими иностранными журналистами повезли в окрестности города Тир. Им показали все, что осталось от небольшой деревни Рас-эль-Айн после налета израильской авиации, – груду камней. Над некоторыми руинами еще стелился дым, поскольку бомбежка была буквально на днях. Гид-палестинец, который сопровождал гостей, сообщил, что этот налет унес жизни 52 человек. Причем, подчеркнул гид, среди них были как палестинцы, так и ливанцы, которые не имели никакого отношения к вооруженным формированиям.

– Это были обычные крестьяне, преимущественно пожилые, а также женщины и дети, – сообщил гид.

Дин также провел ознакомительную экскурсию по Бейруту, побывав как в центральной его части, наиболее зажиточной, так и на окраине, в районе, где селились бедняки. Вместе с коренными жителями города, ливанцами, в жалких хижинах-бидонвилях жили сезонные рабочие, приехавшие на заработки в Ливан из соседних арабских стран. Здесь же селились и палестинцы – самые бедные жители Бейрута, которые жили на правах беженцев.

Побывал Дин и в порту, который представлял собой своеобразное государство в государстве. Здесь жили и работали десятки тысяч людей. Причем еще совсем недавно, каких-нибудь пять лет назад, этот порт был самым оживленным местом города. Сюда заходили 3,5 тысячи судов, доставлявших 6 миллионов и вывозивших 3,5 миллиона тонн грузов. В те годы порт переживал настоящий бум, связанный с закрытием Суэцкого канала, и многие грузы, раньше направлявшиеся через Суэц, шли тогда через Ливан. Порт кормил в те годы порядка 20 тысяч семей. Однако теперь, с началом войны, все эти благополучные времена канули в Лету. Осенью 1975 годаизраильская авиация разбомбила большинство портовых сооружений. И хотя два года спустя руководство города пыталось восстановить разрушенное, до конца сделать это так и не удалось. Работа порта была восстановлена лишь на одну четверть от ее довоенного уровня.

На другой день с утра Дин попросил провести его на передовую, к зенитной батарее, которая стояла в нескольких километрах от позиций фалангистов. Поскольку путешествие было опасным, Дина соответствующим образом экипировали: дали ему в руки пистолет-пулемет с двумя патронными лентами, на пояс повесили несколько яйцевидных ручных гранат. Кроме этого, на Дине была полевая форма палестинцев, а на шее повязан пестрый клетчатый платок куфья. В таком виде Дин и прибыл на батарею. Ее пушки были установлены для ведения наземного боя и защищали небольшую полуразрушенную деревню, где продолжали жить несколько десятков семей палестинцев. Как заметил Дин, практически все жители этой деревни были вооружены автоматами Калашникова, а жили под землей – в бункерах. В нескольких десятках метров от батареи, на равнине, стоял подбитый броневик фалангистов.

К счастью, в тот день на передовой было затишье и новых атак фалангистов так и не последовало. Поэтому применять свое оружие Дину так и не потребовалось. Хотя, случись эта самая атака, он бы не задумываясь встал в один ряд с федаинами и лупил бы из своего ручного пулемета с таким же остервенением, как и они. Кстати, никто из тех, кто сопровождал Дина в этой поездке, в этом не сомневался.

Между тем Дин не забывал и про свое главное оружие – гитару. Вечерами он обычно собирал вокруг себя толпу палестинцев и пел им свои песни. В эти же дни состоялась и премьера его двух новых песен, которые он написал, находясь в Южном Ливане: «О, Иерусалим» и «Моя родина». Кстати, в репертуаре Дина продолжали оставаться и две его прежние еврейские песни – «Хава Нагила» и «Моя еврейская мама» – только палестинцам он их, естественно, не пел. Но наличие этих песен ясно указывало на то, что Дин не делил народы на хорошие и плохие. Крайне негативно относясь к правительству Израиля, к евреям он продолжал питать теплые чувства. Свою позицию он объяснял следующими словами: «Палестинцы не хотят войны. Реакция принудила их взяться за оружие. Палестинцы же хотят, чтобы евреи, христиане и мусульмане жили дружно друг с другом».

В Южном Ливане Дин провел почти два месяца. В конце поездки он вновь встретился с Арафатом. Их встреча прошла в Бейруте на одной из конспиративных квартир Арафата (таких квартир в городе у него было около шести, и ни в одной из них он не ночевал больше одной ночи – постоянно менял дислокацию, зная, что за ним охотятся как израильтяне, так и фалангисты). Привез Дина к Арафату его личный шофер Дюрак Касум, с которым у Дина сразу установились хорошие отношения. Касум был чрезвычайно умным человеком, поскольку в свое время изучал философию в Лондоне и прекрасно владел английским. Вот и в тот раз, пока ехали к Арафату, они всю дорогу беседовали на разные темы. В частности, Касуму было очень интересно, как Дин пришел к своей революционной деятельности.

– Ведь вы, Дин, из нормальной семьи, да еще делали карьеру в западном шоу-бизнесе. И вдруг подались в бунтари. Это была дань моде шестидесятых? – спросил Касум, уверенно крутя баранку бронированного «Мерседеса».

– Нет, это осознанный выбор, – ответил Дин. – Бунтарем я был уже с детства, когда восставал против диктата своего отца. Он отдал меня в кадетскую школу, а я оттуда сбежал через год. Он пытался привить мне правые взгляды, а я стал «леваком». Так что своим бунтарством я во многом обязан моему отцу.

– Значит, и тяга к риску тоже от него? То вы проникаете нелегально в Аргентину и Чили, где вас сажают в тюрьму, то мчитесь сюда, в Южный Ливан.

– Нет, тяга к риску у меня не от отца, – засмеялся Дин. – Он как раз человек более осторожный. А вот мама может совершать неожиданные поступки. Например, взяла и в 52 года круто изменила свою жизнь, поступив учиться в университет. Видно, я в нее.

Спустя несколько минут они подъехали к нужному дому на окраине Бейрута, и Касум, заглушив мотор, первым вышел из автомобиля. Никто из ближайшего окружения Арафата, включая и Дина, тогда не знал, что Дюрак Касум был агентом израильской разведки «Моссад». Самым ценным ее агентом, поскольку работал рука об руку с самим Ясиром Арафатом. Израильтяне сумели завербовать его в Лондоне на самой распространенной уловке – посулив хорошие деньги. За каждое свое радиосообщение Касум получал две тысячи долларов.

Как это ни странно, но предатель Касум во многом способствовал тому, что Арафат был жив. Дело в том, что в «Моссаде» было две группировки, от мнения которых зависела судьба Арафата. Представители одной настаивали на убийстве лидера ООП; члены другой считали этот шаг неверным, упирая на то, что в таком случае на место Арафата может прийти более воинственный руководитель, который будет неприемлем как для Запада, так и для левых сил в Израиле. Многие сообщения Касума подтверждали правоту последних, поэтому жизнь Арафата была сохранена.