Питер Акройд - Эдгар По. Сгоревшая жизнь. Биография

Журналистика его имеет лишь историческую ценность, а вот рассказы выжили. В каком-то смысле тон всем им задала «Береника». Этот рассказ, сюжет которого — столь характерный для По кошмар — несет в себе отпечаток болезненности с примесью сентиментальности, повествуя о смерти и порочной страсти. Сюжет развивается медленно и продуманно, с ритмическим использованием полнозвучных гласных. Такая проза надолго остается в памяти — начало, подобное похоронному звону колокола: «Печаль многосложна. И многострадальность человеческая необъятна…» [14] Перевод В. Неделина. — и все дальнейшее, когда несчастливый и неудачливый повествователь по имени Эгей женится на своей кузине Беренике, чахнущей из-за какой-то непонятной болезни. Женившись, Эгей становится жертвой еще более странной мании — его преследуют, одновременно маня и отвращая, зубы возлюбленной. Как это часто бывает у По, девушка безвременно умирает. Оправившись от страшного горя и помрачения рассудка, Эгей осознает, что вырвал зубы у своей возлюбленной, пока она была еще жива и подавала признаки жизни. На этом рассказ обрывается. К таким неожиданным концовкам По нередко прибегает для пущего эффекта. Намеренная незавершенность призвана усилить ощущение неопределенности и тревоги. Для произведений По характерна некая неоднозначность содержания, смысл которого читатель постигает как бы вместе с автором.

Разумеется, «Береника» создана в традициях готической литературы, но с особенностями, присущими творческой манере По. Дело в том, что ужас и болезненную патологию По помещает в центр повествования. Настойчивый повтор связанного с зубами мотива, возможно имеющий источником испитую внешность погибшей от чахотки матери По, можно проследить и в некоторых других его произведениях; фантазия По соединяет, сплавляет в единый конгломерат погребение заживо, некрофильское тяготение к тлену и останкам. Так намертво спаяны в его произведениях смерть и красота. Когда он описывал ужасы, инстинктивно тяготея к ним, фантазия преображала их в нечто высокое и святое, перенося в местность, наполненную благоуханием, где звучат лишь отголоски действительного мира.

Не исключено однако, что По мог бы с презрением отвергнуть подобные умозаключения, так как он весьма точно рассчитывал все свои эффекты, ни на минуту не забывая о поставленной задаче и держа под абсолютным контролем свое повествование. Важно и то, как часто вносил он в текст поправки, иногда и полностью менял написанное. Не лишне отметить, что писал он каллиграфическим почерком, аккуратно складывая листы рукописи и соблюдая абсолютный порядок.

Здесь точка, в которой хаос смыкается с иронией, и трудно сказать, не смеялся ли подчас По над некоторыми из своих выдумок. Однако расчет и преднамеренность вовсе не всегда бывают несовместимы с выражением глубочайших страхов. По так свыкся со своими тревогами и так глубоко проникся ими, что всегда умел заразить ими читателя. Но для того чтобы в точности описать их, нужны упорядоченность и дисциплина. Это как разница между невольно вырвавшимся рыданием и плачем профессиональной плакальщицы.

Весной 1836 года По официально женился на Вирджинии; по-видимому, тайная его женитьба, если она конечно же имела место, так и осталась тайной. Свидетель официальной церемонии Томас В. Клеланд поклялся, что невесте «полный двадцать один год». Так как Клеланд был благочестивым пресвитерианцем, то он вряд ли позволил себе солгать священнику, — следовательно, в заблуждение о возрасте Вирджинии ввел его сам По. Солгала, по-видимому, и Мария Клемм. Вирджинии было на семь лет меньше заявленного, да и при малом ее росте она не выглядела на свой-то возраст. Странный получился союз. Не то чтобы незаконный, но необычный.

Новобрачный отважился на короткий медовый «месяц» в Петербурге, в штате Вирджиния, хотя вряд ли брак их уже тогда получил положенное физическое выражение, что естественно для По, который склонен был идеализировать своих возлюбленных, переводя отношения с ними в область платонических. Результатом является предположение, что физической стороны любви он чурался вообще, возможно будучи импотентом. Но все это область домыслов, как и то, что физическая близость с его девочкой-женой, если она и случилась, имела место позже. Спустя несколько лет По заявил, что «женился ради счастья ближних, когда понял, что… самому счастливым не бывать». Он любил пожалеть себя и задним числом.

В этот относительно мирный период его жизни авторское честолюбие По значительно возросло и укрепилось. Он отправил нью-йоркскому издателю рукопись «Рассказов Фолио-клуба», а некий друг-литератор посоветовал ему разделить «Рассказы» на два выпуска, так как «это хорошо для продажи». И По решил последовать его совету. Будь в те времена литературный рынок, он бы всем разослал свою рукопись. Тогда же По начал писать «Повесть о приключениях Артура Гордона Пима», первая часть которой была напечатана в «Сатерн литерери мессенджер» в 1837 году. Однако прежде чем повесть вышла в свет, По изгнали из журнала. И опять причиной стало его пьянство. В сентябре 1836 года Уайт сделал ему предупреждение, продлив договор с ним на определенных «условиях», — но в декабре По «опять нарушил» эти условия. Один из современников, проживавших в Ричмонде, свидетельствует, что «стоило По выпить (а с ним это теперь случалось частенько), и работать он не мог». Он срывался в «загул», и тогда требовать от него чего-либо было бесполезно. Как признавался сам По, ему приходилось тогда несколько дней проводить в постели, ссылаясь на «болезнь».

Итак, По в 1837 году был уволен. Тремя неделями позже Уайт написал в письме другу о том, что «Мессенджер» «выстоит, пережив тот урон, который нанес ему По своей деятельностью». Однако никакого «урона» не было и в помине. При По журнал привлек к себе больше внимания, чем когда-либо в последующем. При По тираж увеличился с семисот до трех тысяч пятисот экземпляров. Более того, именно тогда журнал напечатал некоторые из шедевров американской литературы. По уже в то время являлся крупнейшим американским прозаиком. Но лишь немногие из критиков это понимали.

До конца января По оставался в Ричмонде, продолжая досаждать Уайту. «Он постоянно клянчит у меня деньги, — писал Уайт. — А его писания надоели мне не меньше, чем он сам». В конце февраля По со своим небольшим семейством уехал в Нью-Йорк. Шесть лет назад он уже провел в этом городе несколько несчастливых месяцев, однако память о нищете и страданиях, которые он тогда претерпевал, не помешала ему вернуться. Так было предначертано. Знаменательны начальные строки «Сиопы, или Тишины»: «„Внемли мне“, — молвил Демон, возлагая мне руку на голову». [15] Перевод В. Рогова.