Леонид Анцелиович - Неизвестный Сухой. Годы в секретном КБ

В школу младших авиационных специалистов (ШМАС) Военно-Воздушных Сил, расположенную на высоком берегу Волги в 12 километрах от городка Вольск, мы прибыли к вечеру и сразу были отправлены в солдатскую баню. Выстиранная и выглаженная бывшая в употреблении солдатская форма сделала нас всех сразу одинаковыми.

Лето 1951 года выдалось жарким. А здесь, под Саратовом, заволжские степи раскалились до предела. Но нам выдали зимнее солдатское нижнее белье: кальсоны и рубаха из плотной и тяжелой хлопчатобумажной ткани. Ночью в казарме дежурный сержант из местных сдергивал с нас простыни, и если обнаруживал подмену кальсон на домашние трусы, то давал три наряда вне очереди. Наличие белой рубахи под гимнастеркой в течение дня было также обязательным. Мой личный гардероб дополнялся тяжеленными кирзовыми сапогами 42-го размера вместо моего 38-го. Чтобы не стереть ноги, мне пришлось навернуть две пары портянок. Наши вожделенные взгляды на прохладные воды могучей Волги были пресечены сообщением: «Приближаться к берегу реки запрещено. Холера!» На всех занятиях в течение дня воротничок гимнастерки должен быть застегнут на все пуговицы.

Солдатская еда, меню которой в ШМАС было с годами отработано на новобранцах, была для нас, московских студентов, серьезным испытанием. Тем более что за длинным общим столом нашлись шутники, громко сообщавшие страшные новости с кухни. Вроде той, что макароны, которые нам подали, были извлечены из желудка умершего вчера солдата. Во время еды кто-то вскакивал и, зажав рот рукой, бежал в туалет. Некоторые к еде в первые дни не прикасались.

Жара и плохое питание обессилили нас. А тут команда: марш-бросок на 12 километров в город Вольск. Расстегнуть две верхние пуговицы гимнастерки запрещено. Поясные ремни затянуты. Ну а мои сапоги… казались мне двумя гирями на ногах. И все же мы одолели это испытание.

В Вольске, который славился своим пивом и секретными испытательными центрами боевых отравляющих веществ, мы прибежали на военный склад. После часового отдыха в тени деревьев и полной экипировки мы зашагали в обратный путь. Теперь о пробежках и речи быть не могло. Каждый из нас был увешан противогазом, карабином и скатанной шинелью. Кроме этого, по очереди надо было вдвоем нести тяжелый ручной пулемет Дегтярева или ящике патронами и взрывпакетами. Силы оставляли нас, но мы шли и несли. Воды не было, и мы только облизывали пересохшие губы. Последние метры я шел, как в тумане. Мы опустили нашу амуницию на землю, и все потянулись к умывальнику пить. Я помню, что сделал несколько глотков столь желанной воды и… очнулся вечером в палате военного госпиталя в Вольске. Рядом со мной лежали еще трое наших ребят. Они-то мне и поведали, что у нас всех был «тепловой удар», что воду пить нельзя было. Нас продержали еще весь следующий день, а к вечеру привезли на грузовике обратно к нашим казармам. Начальство встретило нас с улыбкой: «Ну что, слабаки, очухались? Идите на ужин».

Наши домашние рюкзаки и чемоданы были заперты на складе, и только раз в день в течение часа, с 5 до 6 вечера, мы имели к ним доступ. Моя мама положила мне большую пачку овсяного круглого печенья. Как я ждал этого часа! Я доставал из пачки одну печенинку и с таким наслаждением ел. В ней было все: и сладость, и тепло дома, и чувство защищенности.

Ближе к концу нашего первого месячного сбора, когда мы совсем уже изнывали от жары и духоты, вдруг полил сильный дождь. На плацу, где мы в это время занимались, мгновенно образовались большие лужи. И, не сговариваясь, как по команде, мы упали в эти лужи и лежали, блаженно улыбаясь.

Среди нашей группы было несколько студентов — участников войны. Их сразу назначили командирами отделений, и они носили ефрейторские погоны. В последний день мы им сдавали наши карабины. После придирчивого осмотра ствола моего карабина последовала команда: «Перечистить!»

В день отъезда домой нас привезли на грузовиках на вокзал Саратова, откуда нам предстояло уже ехать пассажирским поездом. Поезд на Москву уходил вечером, и мы болтались по городу, предвкушая скорый отъезд домой.

Когда же мы появились на вокзале, то узнали новость — только половина студентов отъезжает сегодня. Остальные завтра вечерним поездом. Билетов на всех не хватило. Еще была надежда, что я попаду в первую группу. Но не повезло, остался во второй. Это означало, что надо болтаться где хочешь целые сутки и только завтра вечером сесть в поезд. Я был удручен, невыносимо хотелось домой к маме, папе и сестренке. Но ничего поделать было нельзя.

С чувством белой зависти стояли мы на платформе и смотрели, как наши счастливые товарищи заходили в плацкартный вагон пассажирского поезда «Саратов — Москва». Потом их улыбающиеся физиономии появились в окнах. Они махали нам, а мы им. Когда поезд тронулся, в моем сердце что-то перевернулось. Какая-то сила подхватила меня и понесла. Я вдруг побежал за поездом и вскочил на ближайшую подножку. Так я не подчинился судьбе, но оказался безбилетным «зайцем». Ребята приняли меня тепло. Я занял третью, багажную полку, но боялся, что контролеры меня снимут с поезда. При их появлении с одной стороны вагона меня оповещали ребята, и я незаметно перемещался в тамбур с другой стороны вагона. Иногда приходилось часами стоять в переходе между вагонами, возвращался черным от копоти. Но я готов был все это терпеть, сознавая, что с каждым километром я приближаюсь к дому.

Радости моей не было предела, когда я ступил на перрон вокзала в Москве. Вот и кончились эти первые и самые трудные «военные лагеря». Впереди были летние каникулы, лодки и пляж на Москве-реке в Ворошиловском парке в Кунцеве и друзья.

Военная кафедра МАИ делилась на несколько циклов: общевойсковой подготовки, самолета и двигателя, оборудования самолета, вооружения самолета. Когда началась наша военная подготовка непосредственно по будущей специальности, то материал лекций и практических занятий хорошо дополнял ту информацию, которую мы получали на других специальных кафедрах.

И вот наступил день, когда моя группа выехала на подмосковный аэродром Чертаново, где располагалась площадка для гонки двигателей самолетов. Первый раз я занимаю место пилота пикирующего бомбардировщика Пе-2, и мне предстоит самостоятельно запустить и отгонять на всех режимах по графику один из его двигателей. После команды преподавателя, стоящего на стремянке у кабины, приступить к запуску последовательно включаю все необходимые тумблеры. Докладываю — «К запуску готов». Получаю «добро», командую: «От винта!» и, получив снизу отклик техника самолета, нажимаю кнопку стартера. После нескольких оборотов и чиханий двигатель подхватывает раскрутку и набирает обороты. Треск коротких выхлопных патрубков, вибрация самолета и стрелка тахометра показывают мне, что все получилось! Теперь моя левая рука должна плавно подвинуть правый рычаг управления двигателем (РУД) вперед ровно настолько, чтобы стрелка тахометра остановилась на предписываемых графиком оборотах разогрева. Затем взгляд на часы — греть нужно ровно пять минут, — и… уже можно было бы взлетать. Тут вспоминаю рассказы о войне. Как наши пленные солдаты угоняли немецкие самолеты и перелетали к своим. Чувствую, что и я смог бы взлететь на Пе-2, но вот благополучно приземлиться — вряд ли.