Юрий Сушко - Клан Чеховых: кумиры Кремля и Рейха

Какой-то крупный, перекормленный, лощеный сановник подошел к ним в сопровождении целой свиты. Вручил цветы, пожал аристократично протянутую для поцелуя руку фрау Книппер, кисло улыбнулся и что-то сказал. Растерянная актриса даже не разобрала, что именно, да это было и неважно. Тем более что, когда он отошел, Ада шепнула тетушке:

– Тетя Оля, это сам Геринг.

О, Господи! Этого еще не хватало… Слава богу, никто из наших этого не видел.

В этот момент сияющая Ольга Чехова впорхнула в зал. Обняв тетю, она, пользуясь вниманием притихшей публики, торжественно объявила:

– Господа, только что звонил рейхсканцлер Адольф Гитлер. Он передает искренние приветствия Ольге Книппер-Чеховой и свои искренние сожаления, что в силу ряда обстоятельств не может присутствовать на приеме.

– Хайль Гитлер! – тут же воскликнул какой-то подвыпивший генерал и вздернул руку над головой.

Тут же партийное приветствие в честь фюрера подхватил довольно слаженный хор голосов.

…Да неужели она все-таки добралась в этот богом забытый Баденвейлер?!.

Хотя отчего же «богом забытый»? Как раз наоборот: очаровательный, просто кукольный, сияющий чистотой курортный городок, приютившийся в живописной долине, окаймленной лесистыми шварцвальдскими горами. Расположенное на полпути между немецким Фрайбургом и швейцарским Базелем, это местечко еще более ста лет назад облюбовала русская аристократия и купечество, выезжая «на воды».

Ольга давным-давно собиралась выбраться в Баденвейлер, чуть ли не с первых дней пребывания в Германии. А когда тетушка, будучи в Берлине, среди прочих задала ей вопрос, посетила ли она город, где провел свои последние дни и скончался Антон Павлович, ей стало стыдно. Вечной занятостью, бесконечными съемками и театральными репетициями, гастролями и концертами своей беспамятности и неуважения к ушедшим родственникам не оправдать.

В Баденвейлер Антон Павлович Чехов ехал с последней надеждой, прекрасно понимая, что никакой надежды у него уже нет.

Еще в России ей доводилось читать письма Чехова, написанные им буквально за две-три недели до своей смерти. Приличия ради говоря о восхитительном здешнем климате, божественном воздухе и целебных водах, Антон Павлович все же не мог отказать себе в удовольствии слегка поехидничать: «Здоровье входит не золотниками, а пудами. Баденвейлер – хорошее местечко, теплое, удобное для жизни, дешевое, но, вероятно, уже дня через три я начну помышлять о том, куда бы удрать от скуки…», «…Что за отчаянная скучища этот немецкий курорт!..», «Ни одной прилично одетой немки, безвкусица, наводящая уныние…», «…Баденвейлер стал надоедать, уж очень много здесь немецкой тишины и порядка… Обед весь великолепен, но у метрдотелей такие важные морды, что становится не по себе…»

Глядя на фланирующую по улицам публику, Ольга Чехова вспомнила дядюшкины слова и улыбнулась: за три с лишним десятка лет тут ничего не изменилось. Все те же морды и ни одной прилично одетой немки.

Ольга Леонардовна подробно рассказывала ей о той страшной июльской душной ночи, когда не стало Антона Павловича.

Еще вечером он потешал ее, в ролях показывая еще недописанный рассказ. Потом уснул. Ночью проснулся и попросил позвать доктора Швёрера. Такого никогда еще не было. Несмотря на волнение, Ольга Леонардовна вспомнила, что тут где-то рядом, на этаже, живут русские студенты, кинулась к ним, объяснила ситуацию, попросила о помощи.

Когда они вернулись уже вместе с врачом, Чехов вдруг спросил шампанского. Потом сел на кровати и как-то глухо сказал доктору:

– Ich sterbe.

Обернулся к жене и притихшим рядом с ней студентам и повторил для них уже по-русски:

– Я умираю.

Взял бокал, улыбнулся: «Давно я не пил шампанского». Медленно выпил до самого донышка, лег на левый бок и затих…

Когда все кончилось, Ольга Леонардовна вышла на балкон гостиничного номера. Нужно было побыть одной. Там, за ее спиной, на кровати остался лежать Чехов. Только что ушел доктор, констатировавший смерть.

Внезапно в комнате раздался громкий хлопок. Ольга Леонардовна вздрогнула, обернулась: из недопитой бутылки шампанского, стоявшей на столе, вылетела пробка. Тут же в комнату залетела огромная ночная бабочка, стала мучительно биться о лампу, а потом заметалась под потолком. Начинало светать. Вскоре запели утренние птицы.

Ольга Константиновна отыскала ту самую гостиницу, в которой в начале века останавливались Антон Павлович и Ольга Леонардовна. Попросила молодого хозяина показать номер Чеховых.

Так, ничего особенного. Но выглянула в окно, и перед ней открылся волшебный пейзаж, невольно вызвавший в памяти сказки Гофмана, и она подумала, что все описанное в них, пожалуй, происходило именно в этих поросших непролазным лесом горах, в самых темных уголках, куда не ведет ни одна тропинка…

Затем прошлась по улице, постояла на том самом месте, где соотечественники и почитатели таланта Чехова в 1908 году поставили памятник великому писателю. Старожилы с извинениями уже рассказали Ольге, что через шесть лет, когда началась Первая мировая война, бронза понадобилась военным, и…

Вскоре после прихода к власти Адольф Гитлер решил наконец-то перестроить свой скромный альпийский домик в роскошную виллу «Бергхоф», которая служила бы и для приема высокопоставленных гостей фюрера, и для полноценного отдыха фюрера после напряженной рабочей недели. При этом он во всеуслышание заявил, что оплатит строительство из собственных средств, гонораров от многочисленных изданий «Майн кампф», отчислений от продаж почтовых марок с его изображением и пр. Хотя, конечно, все понимали, что это – не более чем красивый жест. Особенно с учетом того, что «личный кошелек» Гитлера – Мартин Борман только на сооружение хозяйственных построек вокруг виллы тратил куда большие суммы, нежели скромные пожертвования фюрера.

По завершении грандиозной стройки «вождь нации» проводил выходные дни именно в Оберзальцберге, где его сопровождала многочисленная челядь. Очень скоро там утвердился строгий распорядок дня, который никому не дозволялось нарушать.

После обильного обеда все общество под охраной вооруженных эсэсовцев направлялось в «чайный домик». Процессию «пилигримов» с тыла сопровождали две овчарки Гитлера, не обращавшие никакого внимания на его громкие команды. О милых собачках шутники говорили, что они – единственные оппозиционеры при дворе. В уютном «домике» гостям подавали чай, кофе или шоколад (по желанию), разнообразные торты, печенье, пирожные, затем – какую-нибудь выпивку. После двухчасовой «чайной» церемонии Гитлер первым поднимался из-за стола и уходил в большой дом, к себе, на второй этаж. Следом по своим делам разбредались остальные. Борман, не изменяя привычкам, безмолвно исчезал (под ядовитые комментарии Евы Браун) в комнате одной из секретарш помоложе.