Дневник библиотекаря Хильдегарт

Так мы сидели в кино и смотрели. Я дышала на руки, стынущие от сквозняка и возбуждения, и оглушённо улыбалась. Поклонница Шекспира и Виктора Авилова спала на моём плече, нервно вздрагивая во сне при редких громких вскриках Оливье. Пробудилась она только к концу, от звона рапир.

— Что – уже? – спросила она хрипло и сочувственно.

— Почти, - сказала я. – Ты не спи, сейчас будет интересно.

— Господи, Господи, - всхлипывала на другом моём плече православная подруга Она не знала, чем кончится дело, и сильно волновалась.

После фильма она, не попрощавшись, ушла переживать и сморкаться в мокрую снежную мглу и пропала. Отыскалась она только на следующий вечер. К счастью, живая и невредимая.

Как правило, я выхожу на работу заранее. Потому что путь мой лежит мимо Большого Строительного Забора. Этот Забор стоял там с начала времён и будет стоять до их скончания. Он был воздвигнут в тот день, когда Бог сотворил небо и землю – а по некоторым версиям, за два дня до того. С тех пор он нимало не сгнил и не покосился, а, напротив, окреп, растолстел и разросся чуть ли не во всю улицу. В нём так и не появилось ни дырки, ни щели, ни оторванной доски, поэтому никто не знает, что же за ним находится.

Я тоже этого не знаю, но догадываюсь. Когда-то, в незапамятные времена, влюблённый в меня сосед по парте, чтобы доказать мне свою любовь, зашвырнул за этот Забор мой мешок со сменной обувью. Кое-как, цепляясь за ствол и ветки стоящего рядом тополя и раздирая вдрызг новые колготки, я добралась-таки до вершины Забора и заглянула внутрь.

Конечно, никакой Стройки там не было. А были влажные первобытные джунгли, бурно и страшновато разросшиеся на помойных кучах. Нигде и никогда потом я не видела таких мощных зонтичных деревьев с просторными, как шатры, соцветиями и толстенными, как слоновьи ноги, стеблями, и таких потрясающих, роскошных крапивных зарослей, от одного взгляда на которые начинался зуд во всём теле. Я вздохнула, поплевала на ободранные ладони, попрощалась мысленно со своей сменной обувью и полезла вниз, бить влюблённого в меня соседа по парте. Через пару дней, пробегая мимо Забора, я мельком отметила, что тополь, по которому я пыталась взобраться, спилен до основания. Больше я никогда за Забор не заглядывала. Но иногда, проходя мимо него, прислушивалась украдкой к тому, что за ним происходит, и поспешно ускоряла шаг.

— А ты знаешь хоть, что за этим Забором? – недавно спросил у меня крестник.

— М-м-м… - ответила я.

— Ну, ты слышишь, когда мимо проходишь? - М-м-м… Что именно?

— Что-что… Собака лает – слышишь?

— Бродячая?

— Сама ты бродячая. А корова мычит – тоже бродячая? Потом там звенит ещё что-то… или брякает.. как цепь или щеколда. Колёса скрипят. Лошади ходят. Люди разговаривают по-непонятному. Хочешь сказать, что не слышишь, да?

— Когда просто так – не слышу, - призналась я. – А когда выпью немножко, то слышу. Только не знаю, что это.

— Я думаю, это Древний Египет.

— Почему – Египет?

— Потому что мы как раз его сейчас по истории проходим.

— А-а-а… Тогда – да. Может быть, и Египет.

На другой день после этого разговора, когда я, как обычно, шла мимо Забора, под ноги мне шлёпнулась маленькая чёрная кошка с острыми ушами. Я непроизвольно сделала шаг назад; кошка тихо засмеялась, молнией перебежала мне дорогу и исчезла в подворотне. Нет нужды говорить, что день был непоправимо испорчен и неудачи преследовали меня вплоть до позднего вечера.

С того дня кошка стала регулярно караулить меня за Забором. Теперь, уже подходя, я издали слышу её фырканье и скрежет когтей по сухому дереву. При первых звуках этого скрежета очень важно собраться и вовремя метнуться в подворотню первой – до того, как кошка успеет перемахнуть через Забор. А потом уходить от неё дворами на средней скорости, по возможности всё время петляя и запутывая следы. А если особенно повезёт, то выследить её из укрытия и в тот момент, когда ей кажется, что она уже взяла твой след, выскочить наперерез и перебежать ей дорогу. Тогда не твой, а её день будет непоправимо испорчен, и она оставит тебя в покое, и, бормоча ругательства, вернётся за свой Забор. А на следующий день всё повторится снова. Поэтому я выхожу из дома пораньше, чтобы не опоздать на работу.

Иногда мне удаётся поймать эту кошку и почесать ей за ухом. Она не возражает против такого святотатства, но и не выказывает никакого одобрения. Держать её в руках необыкновенно приятно – у неё короткая бархатистая шерсть, стройные суховатые лапы со втянутыми коготками, длинные, длинные, розоватые уши и узкое хмурое лицо со впалыми щеками и спокойным ехидством в глазах. Я глажу её по спине, сажаю к себе на плечо, а потом отношу к Забору и подсаживаю наверх, на доски. Она быстро подтягивается на передних лапах и уходит за Забор, на прощанье раздражённо дёрнув узким, как верёвка, хвостом.

— Што, Мурка, нагулялась? – весело спрашивает женский голос из-за Забора. – Ну, иди, иди вон, в погреб сходи, мышей погоняй. Козу-то я ещё не доила, молока нету… попозже будет, малость обожди.

А где-то в глубине Зазаборного Царства скрипит колодезная цепь, чихает и тарахтит трактор, блеют овцы, и кто-то поёт про то, как

За реченькой – диво –

Да варил чернец пиво,

Чернёченька мой,

Горюн молодой.

Чернецово пиво

Ох – разборчиво было,

Чернёченька мой,

Горюн молодой…

Маленький сгорбленный старичок в супермаркете, прихрамывая, бродит между рядами и набивает тележку самыми дорогостоящими деликатесами. Перед тем, как положить туда нарезку испанского карбоната или бутылку шотландского виски в клетчатой коробке, он внимательно их разглядывает, взвешивает то на одной, то на другой руке, и глаза его сияют нежно и плотоядно, и всё лицо вздрагивает, собирается в гармошку и беззвучно смеётся.

«Тролль какой-то, - думаю я, наблюдая за ним. – Из пещеры вылез. Деньгами сорить. Наверное, юбилей свадьбы у горного короля. А это его камердинер или шеф-повар».

— Голубушка! – говорит старичок продавщице. – А почему у вас опять нет Шато Бурбона тысяча восемьсот девяносто пятого года?

— Дед, шёл бы ты отсюда! – говорит продавщица, продолжая поправлять ценники. – Учти, если хоть что-нибудь разобьёшь, я тебя в милицию сдам.

— Надь, что, бурбон опять припёрся? – раздаётся голос из-за другого прилавка. – Надо охране сказать, чтобы его не пускали!

— Не пустить меня вы не можете, - рассеянно говорит дед, разглядывая упаковку с нарезанным балыком. – У вас нет на то юридических оснований. И свежевыжатого гранатового сока у вас тоже почему-то нет. А вчера был. А?