Дневник библиотекаря Хильдегарт

— Это очень хорошая песня, бедный менестрель.

— Тебе достаточно только один раз мне приказать, и я буду петь её всё время. Сказал я.

— Но я не могу тебя больше слушать и не могу с тобой разговаривать.

— Почему?!!

— Я сейчас ухожу подстригаться в монастырь.

— Почему?!

— Потому что таково заклятие нашего рода.

— Нет, никогда, вскричал я и остановил рукой её коня, чтобы она не могла дальше ехать.

Но тут тот самый рыцарь перегородил мне дорогу и сказал, чтобы я убирался у них из под ног. Но тут из храма вышел старый священник и взял девушку за руку. И тогда я кинул в него камнем. А он сказал

— Очень нехорошо петь, потому что такое пение ведёт к погибели и самого, кто поёт, и тех, кто на эту песню любуется.

А толпа раздосадовалась, потому что это помешало ей смотреть представление. Я решил предпринять опять то же самое и бросил в священника камнем.

— Зачем?! - Потому что в тот день я всё понял и содрогнулся.

— А что же толпа?

— Толпа захохотала над священником и тоже стала кидать камни и забросала его почти с ног до головы.

— Тогда?!

— Тогда старый священник очень презрительно повернулся и ушёл с площади. Но перед тем, как скрыться навеки в монастыре, он встал на ноги, обернулся ко мне и сказал: «Ты горько пожалеешь об этом дне! Сегодня же ночью весь свет померкнет у тебя в глазах! И ты узнаешь ту тайну, которую хотел знать с самого рождения! Но ты поймёшь, что лучше бы для тебя было, чтобы её не знать!» И тогда я понял, что это был проклинатель, которому дано видеть будущее. И моё сердце содрогнулось от ужаса, но ум не послушался и стал, вопреки этому, хохотать и опять кидать камни ему в след.

___________

Ну, хорошенького понемножку. Вообще, история, конечно, тёмная. Обратите внимание, как у них там интересно с временами года… И ещё мне очень понравилась кротость и трудолюбие «молодого причудца», который беспечно позволял своим слугам ускользать от его внимания и абсолютно всё по дому делал сам. История молодого менестреля Бена тоже загадочна. Хотела бы я знать, почему его богатый (хотя и, по всей видимости, неродной) папаша постоянно запугивал младшего сына «неуверенностью в завтрашнем дне» (вот они, роковые ошибки воспитания!). Так что бедный парень в конце концов отправился зарабатывать себе на жизнь сомнительным ремеслом уличного певца. И из этого, конечно, ничего хорошего не вышло… Но об этом как-нибудь в другой раз.

Я иду по бордюру, обрамляющему газон, сохраняя из последних сил равновесие и не отваживаясь спрыгнуть с него, чтобы не влипнуть каблуками в горячий асфальт. А по асфальту впереди меня идут, обнявшись, лысый молодой человек и рыжая девушка.

— Слушай, - говорит ей молодой человек, - что-то как-то сегодня жарковато, да?

— Ой, не говори! – мурлычет она. – Наконец-то хоть немножко потеплело!

У Данилова монастыря останавливается чёрный кособокий автобус и из него начинают выпрыгивать китайцы. Один за другим, соблюдая строгую очерёдность, из него выпрыгивает пять тысяч китайцев. Ну, может быть, не пять тысяч, но пятьсот китайцев. Ну, может быть, и не пятьсот, но пятьдесят китайцев. Пятьдесят – это уж не меньше, потому что меньшими группками они никогда не ходят.

Мужчины – в глухих чёрных пиджаках и чёрных брюках. Женщины – в длинных мешковатых платьях и с пёстрыми платочками на головах. То ли все они – православные, то ли так трепетно уважают чужую традицию. Они выстраиваются в длинную линию, в затылок, и так, гуськом, скрываются за монастырскими воротами.

А из ворот между тем выходят две девушки в белых косынках, с нежными, веснушчатыми лицами. Одна из них особенно долго крестится на расплавленное в синеве золото монастырских куполов, и глаза её сияют тихой, задумчивой радостью

— Ты чего так улыбаешься? – спрашивает её подруга.

— Я решилась, - с глубоким счастливым вздохом отвечает та. – Всё-таки я его убью, паразита чёртова. Вот решила – и, честное слово, прямо гора с плеч!

Возле монастырской стены, в пыльных лопухах, валяется здоровенное белое крыло с потрёпанными перьями и рваным зелёным ремешком для пристёгивания.

Две сестры, семи и двенадцати лет, перед сном, как полагается, рассказывают друг другу всякие леденящие истории.

— Вот. А когда муж поднимался по лестнице в спальню, он услышал, как жена быстро-быстро захлопнула дверцы шкафа…

— Как это – он ПОДНИМАЛСЯ в спальню? Она, что ли, была на другом этаже?

— Ну, конечно. Они же были богатые, у ни был целый дом. Может, два этажа, а может, даже три… Короче. Муж вошёл и увидел, что жена стоит спиной к шкафу, как бы его загораживает… а сама, между прочим, как-то уж так слишком уж нарядно одета. Мужу это всё стало как-то очень подозрительно и он спрашивает: «Сударыня! Вы что, кого-то прячете в своём шкафу?»

— Это он жене так сказал? Сударыня… и всё такое?

— Ну, конечно. Это же было – знаешь, когда? В девятнадцатом веке! Тогда мужья запросто могли так к жёнам обращаться.. и на «вы», между прочим, а не на «ты». В общем, он спрашивает: «Вы что, там кого-то прячете?» А жена так неестественно засмеялась и говорит: «Ну, что вы? Конечно, нет! Как вам даже в голову такое пришло?» А муж не поверил и захотел посмотреть. А жена тогда топнула ногой и говорит: «Ах, вот как? Вы меня хотите оскорбить недоверием, да? Ладно, хорошо. Смотрите. Но только после того, как вы заглянете, между нами всё кончено, и я от вас уйду! Я не могу жить с человеком, который мне не верит!» Муж ей говорит: «Ладно. Вот вам распятие – поклянитесь, что в шкафу никого нет». Жена тогда взяла распятие и говорит: «Клянусь, что там никого нет». Муж говорит: «Чудесненько». Позвал слугу и послал за каменщиком. Каменщик приходит. Муж говорит: «Вот – видите этот шкафчик в стене? Его надо полностью заложить кирпичами».

— Как – заложить?

— Ну, очень просто. Замуровать дверцы, и всё. Чтобы вместо шкафа была сплошная стенка.

— И что каменщик?

— Что – каменщик… Каменщик стал замуровывать. И замуровал. А жена, как увидела, как заплачет, как упадёт на колени… А муж ей говорит: «А чего же вы плачете? Вы же поклялись, что там никого нет. Ну, вот… нет – и очень хорошо!»

— А что, там по-правде кто-то был?

— Конечно! Там её любовник сидел!

— Люб-о-овник?

— Ну, да. Испанец один. Сидел и молчал, чтобы её не выдать и не опозорить. И так там и остался, замурованный…

— А шкаф насовсем замуровали?

— Ну, конечно?

— И открыть нельзя было?

— Конечно, нельзя! Как же откроешь – там кирпичи и цемент!

— Ужас какой! – (Пауза). – Там же, наверное, ВСЕ ЕЁ ПЛАТЬЯ БЫЛИ!

___________

Люди, на этом я с вами прощаюсь на месяц! Не разбегайтесь за это время - мне с вами хорошо! Я буду скучать...