Дневник библиотекаря Хильдегарт

— Но это тоже примитивная приманка и больше ничего! Чтобы зритель сидел и думал: поцелуются эти идиоты в следующей серии или опять не поцелуются? Очень примитивная уловка, между прочим. Чтобы создать этакое подобие напряжённых, невысказанных отношений. У Джека Лондона есть такой рассказ - «Когда боги смеются». Там главные герои - муж и жена, которые за всю совместную жизнь так никогда и не прикасались друг у другу и вообще не говорили между собой о любви, ничего не говорили, ни слова. Хотя при этом безумно любили друг друга… Им нравилась эта игра, они думали, что так сохранят остроту и свежесть отношений и чувств. И чем это кончилось? Тем, что в конце концов желание умерло, так и не будучи удовлетворённым, а вместе с ним умерла и любовь. И они разошлись. Потому что в такие игры нельзя играть до бесконечности – рано или поздно они приедаются, и неудовлетворённость становится как бы обратной стороной пресыщенности.

— Ёлки-палки! Можно, я это запишу? - Прости, - спохватилась я. – Зря я всё это… Конечно, я куплю тебе все сезоны. Смотри на здоровье. Хотя – какое может быть здоровье после этого дела, я не знаю…

Подруга радостно закивала, а я вздохнула и пошла искать ей полное собрание «Секретных материалов». Найти их, кстати, оказалось совсем не трудно.

Мой телевизор очень подходит для просмотра таких сериалов. Потому что он уже полгода как сломался и показывает всё в произвольной цветовой гамме. Синяя трава, лиловое небо, жёлтое море, зелёные люди. Всё это очень гармонировало с содержанием фильма, поневоле затягивало и увлекало. И агент Малдер вновь и вновь выходил из реанимации и очертя голову кидался в какое-то новое бессмысленное предприятие, а агент Скалли, кисло глядя на него снизу вверх, уточняла: «Я поеду с тобой». И было понятно, что она тоже едет за истиной, а вовсе не затем, чтобы за ним присматривать и вытаскивать его из очередной паранормальной задницы, куда он всё время норовит провалиться по самые уши. И потом, когда его в очередной раз внесут в палату на носилках, с синяками вокруг глаз и бледным, красивым лицом утомлённого маньяка, она одна будет знать, как его нужно лечить, и, расшвыривая в стороны врачей, пытающихся всё сделать по врачебной науке, сама пропишет ему всякие несуществующие препараты и, переводя дыхание, будет гладить его по голове и не плакать. И потом, когда он будет лежать в уже ставшей для него родным домом больничной палате, она задремлет, сидя рядом с ним и держась обеими руками за его за руку, – и он, ещё не приходя в сознание, будет нежно и радостно ухмыляться, заранее зная, кого увидит, когда откроет глаза… То же самое происходит, когда в реанимацию по его милости попадает она. От горя он моментально теряет свой и без того сомнительный человеческий облик и ведёт себя, как совсем уже полный, законченный псих – до тех пор, пока она не открывает глаза и не начинает ему улыбаться. Больше всего им идёт вместе лежать в реанимации на соседних койках. Тогда они оба счастливы и оба улыбаются друг другу в глубоком и блаженном беспамятстве. В те же редкие минуты, когда они в сознании и на ногах, им не до того. Не до улыбок и не до выяснения отношений.

Да и что им, собственно, выяснять-то? Между ними нет никаких отношений. Они всего-навсего не могут друг без друга жить. Не в фигуральном смысле, а в самом что ни на есть буквальном. Не могут, и всё тут. Их просто нет друг без друга, по отдельности они не существуют. Это не дружба и не любовь. А что-то такое, чему один Бог знает название. Может быть, то, что было между Адамом и Евой до тех пор, пока они не познакомились со змеем. То, что мы так упорно и безуспешно ищем в любых наших отношениях – родственных, любовных, дружеских, вражеских… Ищем – и не находим. И воем от тоски, и лезем на стенку, потому что не находим. А они нашли. По крайней мере, кто-то там нашёл – режиссёр ли, сценаристы ли, или актёры, понятия не имею. Одно ясно: нашли случайно, как Колумб нашёл Америку. Как подросток с любительским телескопом открывает новую звезду. Есть многое на свете, друг Гораций. И, между прочим, не так уж и плохо, что всё это где-то есть.

Я вылезла из кресла, тихо затворила за собой дверь и пошла на мост через Яузу. И, стоя на мосту, слушала чаек и колокольный звон, смотрела на Майн, на туман, на зелёные церковные шпили с петушками, выглядывающие из тумана, на пролетающие над головой тарелки из серебристого металла, и думала о том, что, может быть и нет, на фиг, никакой любви, а есть, как говорил старик Лир, только бедные, зелёные, бестолковые создания, карабкающиеся друг к другу через всякие дурацкие миры и вселенные и цепляющиеся друг за друга, как маленькие дети на льду, в попытке удержаться и не провалиться вниз. Говорят, что некоторым эта попытка всё-таки удаётся.

До сих пор я думала, что пассаж Джерома Джерома про разговорники – ироническое преувеличение юмориста. Типа, гротеск. Теперь я вижу, что никаких преувеличений и гротесков. Даже наоборот. Судите сами.

Вот диалог покупателя и продавца. Видимо, достаточно типичный для того времени.

***

— Можете ли вы показать мн? полотняныя белыя и цветныя рубашки, воротникъ 39 сантиметровъ?

— Вотъ, это самыя лучшiя и тонкiя.

— Полотно ужасно грубо, это не голландское полотно

— Кто вамъ сказалъ, что оно голландское? Это ирландское полотно.

— Ахъ, вотъ какъ? Такъ это не рубашки? Это манто?

— Извините, да. Это манто. Все эти манто – парижскiя модели, между ними нетъ ни одного, сделанного въ Берлин?.

— Но вы сказали, что это не манто, а рубашки, голландское полотно?

— Да, но мода нын? д?лает ихъ совершенно скромными, на англиiскiй манеръ.

— Если у васъ лишь такiя вещи, то нечего съ вами говорить и тратить время; мы направляемся куда-либо въ другое м?сто и прямо пойдем к Х.!

— Я вамъ не показалъ сразу то, что у насъ им?ется самаго шикарнаго, потому что мн? показалось, что вы не были расположены давать большую ц?ну.

— Я не дамъ вамъ никакой ц?ны. Все, что вы мн? показывали – одинъ лишь рыночный товаръ!

— Какъ рыночный товаръ? Да это лучшее, что мы им?ем!

— Не спорю, очевидно, вы не им?ете ничего лучшаго, но это не то, что мн? нужно.

— Наш магазинъ изв?стенъ самому лучшему зд?шнему обществу, а вы говорите, что его товары совсем неважны.

— Вы полагаете, что им?ете д?ло с иностранцемъ, я знаю, дорогой, ваши шутки и уловки! Мн? нечего тутъ д?лать.

— Послушайт?, вы меня ругаете; можете не покупать, но вы не имеете права это д?лать!

— Полноте! Вы мн? надо?даете ц?лые полчаса вашими глупыми предложенiями, я вам повторяю 10 раз, что не хочу ничего покупать, но все-таки вы продолжаете; конечно, мое терп?ние лопнуло.