Дневник библиотекаря Хильдегарт

И мы стояли. И заранее думали о том, сколько билетов будут давать в одни руки, чтобы знать, сколько народу сможем ещё осчастливить. В те времена мы все были удачливые и не жадные.

Бунюэль, кстати, мне не понравился. Кроме «Млечного пути», который я смогла оценить, как подпольный католик. А остальное – нет, так себе сникерс… Хотя какой сникерс? Сникерсов-то тогда ещё и в помине не было!

Про Васю

На днях Туська написала притчу. Сама написала, без чьей-либо помощи.

«В море. Насамуи глубине. Жыл человек. Алеша. он жыл в мори. Что бы не кого не обижат. У него был друк. Вася. Вася был камбала. вася думал. Что он оченн красивыи. Вася хотел жыт на улицы в Аква реуме. Что бы люди говорил и какои онн красивыи. Пришли люди с Сатком. Люди помали Васю. Вася сам по палсе. Васю посадили в Аква Реум в ресторане кофе. Васю посадили что бы его потом под жареит. Вася плакал. Люди пришли и говарят. Вася не красивый. Вася плохой. Люди не стали жарит Васю. Вася не красивыи его не иедят. Вася был рад. Что он не красивыи. Вася пла вал и пел».

Это сочинение принесла мне на суд Туськина мама.

— Ну, что – отлично, - сказала я. – А ошибки – это ерунда. Она же ещё ничего этого не проходила. В её возрасте, вон, люди вообще ещё ни одной буквы не знают, только крючочки пишут, а тут, смотри – хороший, связный рассказ… Интересно: «люди с Сатком» - это люди с садком, люди с сачком или люди Садко Новгородского?

— Господи, что тебя всё время ерунда какая-то интересует? При чём тут Садко какой-то? Тут же ужас! – ты что, не видишь?

— Нет, - испугалась я. – Почему – ужас? Не съели же Васю, всё обошлось.

— Вот то-то и оно! Ты что, не понимаешь – это же сублимация! Это она так выразила своё отношение к себе… ну, к своей внешности… и вообще – ко всему. Это же из-за меня, из-за дуры такой! Я во всём виновата…

— Погоди… В чём ты виновата?

— Вот в том! В том, что всё время внушала ей, что она некрасивая, что она распустёха, что никто на неё не посмотрит… И она поверила, понимаешь? Я-то просто хотела, чтобы она не воображала о себе лишнего, чтобы поскромней была… А она – поверила! И думает теперь, что она некрасивая и плохая! И нашла для себя лазейку: пусть я некрасивая, пусть на меня никто не позарится, зато так спокойнее! Понимаешь? Она же теперь так и будет думать всё время, всю жизнь! Я замуж не выйдет! Мало того! Она уже заранее себя убеждает, что так и надо: пусть не выйду, зато целее буду… Кошмар какой-то!

— Погоди. Ты думаешь, всё так плохо, да?

— А чего ж хорошего-то, скажи мне, пожалуйста? Чего ж хорошего? Нет, это не я. Это ты ей внушаешь! Сама замуж не выходишь и ребёнка мне портишь! - Ничего я ей не внушаю, Боже сохрани!

— Не внушаешь, да? А кто же ей внушает? Нет, ну, конечно, конечно, - это я… Господи, кто меня всё время за язык тянет? Но с другой стороны – она же ведь правда не красавица! А с третьей стороны – что, ей так и будут всё время говорить: зато умница? Ведь это же мрак! Это кошмар! Нет, надо что-то делать. А с четвёртой стороны: если она и вправду не красавица, то зачем же я ей буду внушать, что она красавица? Ведь это ещё хуже! Она же Бог знает, что о себе возомнит! А с пятой стороны…

Где-то на тридцать восьмой стороне я окончательно запуталась, сухо распрощалась и пошла искать Туську. На душе у меня было смутно и скверно. Туську я застала в тёмной кухне за поеданием тернового варенья из банки

— Тусь, скажи честно, - взяла я быка за рога, - ты что – правда думаешь, что ты некрасивая?

— Чегой-то я некрасивая? – гулко фыркнула Туська со дна банки. – Это я щас некрасивая, потому что в варенье… И потому что уроки только что делала.

— А что, мальчишки в классе говорят, что ты некрасивая?

— Нет. – Туська выбралась из банки и вытерла руки о штаны. – Они говорят, что я дура.

— Слава Богу! Ой.. то есть, я в том смысле, что они сами дураки. Какая же ты дура? Ты вон какую историю написала… про Васю. Ты сама всё это придумала или где-нибудь прочитала?

— Ничего я не придумала. Это всё по правде. Хочешь – пойдём, покажу. Это тут, близко.

Это и вправду оказалось близко. Крошечный ресторанчик на углу улицы сиял и переливался в темноте, как кусок хрусталя. На одной из его витрин кривился в лучах подсветки мраморный Юлий Цезарь, а на другой стоял и булькал длинный, гранёный, как карандаш, аквариум. На дне его валялись ракушки, приветливо скалились пластмассовые черепа и колыхались лохматые плети. Над всем этим висела, вздыхала и шевелила плавниками плоская чёрная рыба.

— Тусь… Только это не камбала. Это кто-то другой.

— Подумаешь, - резонно сказала Туська.

— Значит, это он и есть? Вася?

— Да… Как ты думаешь – его не съедят?

Я посмотрела ей в лицо. Она не ответила на мой взгляд. Она смотрела на Васю.

— Ты что, Тусь? Конечно, нет.

— Потому что он страшный, да? А вдруг всё-таки кто-нибудь скажет: пусть страшный, всё равно хочу! Давайте, быстро, зажарьте! И что тогда?

— Тусь, этого не будет. Потому что это декоративная рыба. Она для красоты, для атмосферы… А вовсе не для жарки. Хочешь, мы спросим у официанта? Он то же самое скажет, вот увидишь.

Её лицо тотчас озарилось надеждой.

— Ой! Давай, спросим, а?

И мы пошли в ресторанчик, и серьёзный носатый администратор, как две капли воды похожий на Юлия Цезаря, заверил нас в том, что жизни Васи ничто не угрожает. На радостях мы взяли по порции мороженого и пристроились в уголке, поближе к Васе. Вася плавал и пел. И Туська, облизывая ложку, подмигивала ему и качала ногой в такт его пению.

Юлька

***

— Юля, не трогай эту рубашку, положи на место. Нельзя её трогать.

— Почему?

— Это не простая рубашка. Ты в этой рубашке крестилась. Только ты ещё совсем маленькая была, не помнишь, как это было.

На следующий день я застаю её за созерцанием этой рубашки. Она стоит, заложив руки за спину, чтобы нечаянно её не потрогать, хмурится и сопит, глядя исподлобья на рюшечки и кружева.

— Юль, ты что тут делаешь?

— Смотри, чего у меня есть! Это не простая рубашка. Я в ней родилась. Только я ещё маленькая была, не помню, как это было… Смотри, только руками не трогай! Трогать нельзя.

— Почему?

— Нельзя. Надо, чтобы она так лежала. Полежит-полежит… а потом, может, там ещё кто-нибудь родится.

***

— А Кащей посмотрел-посмотрел на Василису, а потом - раз! – и превратил её в лягушку!

— А зачем превратил-то?

— Так. Жалко стало…

***

— Юль, ты перестанешь орать, а? Немедленно прекрати и ложись! Кому я говорю?!

В ответ она распинывает одеяло и с рычанием пытается лягнуть мать пяткой. Та, в свою очередь, пытается дать ей шлепка – и с трудом уворачивается от укуса.

— Ах ты, дрянь! Ну-ка, прекрати немедленно!