Дневник библиотекаря Хильдегарт

Любопытно, что детские книжки её почти не занимают. Мои попытки всучить ей что-нибудь вроде «Ордена Жёлтого Дятла» или «Эмиля из Лённиберги» закончились провалом. Зато Капитан Блад, который до сих пор почему-то проплывал на своей «Арабелле» мимо неё, привёл её в такой экстаз, что мне пришлось принести и показать ей старый фильм с Эролом Флинном». После этого она целый вечер ходила, как пьяная, и так сияла глазами, что я боялась, как бы она не подожгла случайной искрой занавески. Похоже, что хитрый ирландец потеснил в её сердце даже графа Монте-Кристо, который, судя по всему, до сих пор царил там безраздельно. Старенький двухтомник Дюма в красном узорчатом переплёте, весь замусоленный и зацелованный до дыр, всегда лежит у неё рядом с кроватью и, по-моему, не шутя её ревнует.

— А ничего, что граф так жестоко отомстил своим врагам? Тебя это не смущает?

— Он не отомстил! – При малейшем волнении она начинает тяжело, со всхлипом дышать, и вся так напрягается, что мне делается не по себе. – Он просто всем рассказал, всему миру, какие они подлецы и мерзавцы! Они же не только его… они много чего плохого сделали! Они всем людям только и знали, что вредили! А все молчали, потому что боялись! А граф, он один не боялся, не потому что он богатый, а потому что он храбрый и честный, и он в тюрьме сидел четырнадцать лет – совсем один , с Аббатом только… а так – один вообще! После этого ничего не страшно, поэтому он и не боялся!

Она меня совсем не стесняется. Почему-то я вызываю у неё почти безграничное доверие. От её фантазий, которые она мне время от времени поверяет, веет не то достоевщиной, не то ещё чем-то таким же тревожным и тягостным

— Кира, скажи… А кем бы ты хотела стать в будущем? Ну, когда вырастешь? Ты ещё об этом не думала?

— Думала. Я всё время думаю. Знаете, о чём? Чтобы… когда я буду классе в восьмом или в девятом… чтобы я начала худеть.

— Кира, детка! Да ты и так, как тростинка! Зачем тебе ещё худеть?

— Чтобы уж совсем исхудать! – (Мечтательно, с большим удовольствием)- И чтобы все заметили и говорили: «Как ты похудела! Скажи, у тебя какая диета?» А потом чтобы я пришла к учительнице… тогда уже не Лидия Васильевна будет, а другая… Пришла бы и сказала: «Всё, я ухожу из школы. Я переезжаю в другое место». А учительница тогда спросит: «Куда? К маме за границу?» А я скажу: «Нет. Ещё дальше». И уйду. И больше не вернусь. И тогда она поймёт… и все поймут… что я просто смертельно больна , и что мне совсем-свосем недолго осталось!

— Поймут и начнут тебя жалеть?

— Не-ет! Они никого не жалеют. Да мне и не надо… Я просто поживу ещё немножко, а потом лягу и буду умирать… И все будут плакать, а мне будет радостно-радостно!

— Отчего радостно-то? Думаешь, что там лучше, чем здесь?

— Не-ет! Там нету ничего, я точно знаю! Я один раз уже болела, очень сильно, в больнице, и уже совсем почти умерла, и сперва мне было так хорошо , а потом – раз! – и всё исчезло ! И стало ещё лучше, потому что уже ничего не было, совсем… А потом меня всё-таки вылечили, и я очнулась. Но всё равно – знаете, как было хорошо, пока ничего не было!

— Кира, а твоих родных тебе разве не будет жалко?

— (Беззаботно, без малейшей грусти в голосе) Будет. Но это же сперва, и это недолго…. А потом я же уже всё равно не буду чувствовать ничего.

— Но разве это хорошо?

— (С большим чувством) Очень! Знаете, как хорошо? Я очень-очень хочу, чтобы так всё было, и больше никак!

Бабушки слышат весь разговор от первого до последнего слова и – он опять-таки ничуть их не тревожит.

— Ну, мало ли какие у них фантазии! – снисходительно говорит мне ГБ. – Я тоже в детстве мечтала, чтобы меня фашисты расстреляли…. Дети есть дети, они вечно что-то такое выдумывают. Не стоит обращать внимания!

Наверное, это мудро.

Но мне всё равно не по себе.

«Да, я действительно должен прожить жизнь так, как если бы в конце мира меня ожидал Христос, и, однако, я вовсе не испытываю особой уверенности в Его существовании. Верить – не значит видеть. Как и всякий другой, мне думается, я движусь среди теней веры».(Пьер Тейяр де Шарден)

Курсив мой. Восторг и недоумение – тоже мои.

Верить Христу, не веруя в Христа. Иметь мужество или глупость не сойти с пути и пройти его до конца, вовсе не испытываю особой уверенности в том, что в конце его – свет, а не тупик. Бродить в тумане, зная, что он так и не рассеется. Принять условия игры и честно отыграть до конца, понимая, что на финише не будет никакой награды. Ничего не зная о вечности, ощущать себя так, как будто ты сам и есть она. Не умея жить надеждой на встречу с Создателем после смерти, жить так, как будто не расставался в Ним с самого рождения. Самообман? Иллюзия? Притворство? Похоже, что дорогого стоят эти иллюзии и это притворство. Потому что верить в Христа и не быть при этом христианином – это не штука, на это все мы горазды. А вот утратить (или так и не обрести) веру и остаться христианином, хотя это уже не имеет решительно никакого смысла, – вот на это, дорогие мои, способны немногие. По крайней мере, у меня не получается.

Можно возразить, что отец Тейяр имел в виду не совсем это. Но мне кажется, что и это – тоже. По крайней мере, теперь я вижу, что искать чёрную кошку в тёмной комнате, зная, что её там нет, - не такое уж бесполезное занятие. Потому что мы-то, положим, знаем, что её там нет, а вот знает ли об этом кошка – это большой вопрос.

Наконец-то и у меня появился Невидимый Друг. А то мне было даже обидно – у всех сумасшедших есть, только у меня нету. Ну, вот теперь и у меня есть. Стало быть, и я не хуже других.

Натурально, мои Видимые Друзья сначала не верили, что он настоящий. Смеялись и говорили: «Ты что, сумасшедшая, что ли?» Но потом я позвала их в гости, и они тоже его не увидели. Так только и убедились, что я не вру, и он и вправду существует. А то нипочём не хотели верить.

Строго говоря, это не Друг а Подруга. Она из породы африканских сонь. Те из вас, кто когда-либо имел дело с африканскими сонями, знают, что они лучшие в мире Невидимые Друзья. В этой области с ними никто не может конкурировать.

Мне принесли её в коробочке из-под пудры, которая на первый, на второй и на третий взгляд казалась абсолютно пустой. Никому на свете ещё не удавалось уловить тот миг, когда из этой беззвучной, пахнущей сеном и крутыми яйцами пустоты образуется африканская соня и повисает вниз головой, зацепившись за прутья клетки хвостом, похожим на ёршик для чистки посуды…. Такой человек, друзья мои, просто не родился на свет. Как не родилась на свет такая клетка, которая была бы способна удержать в себе хотя бы образ африканской сони, хотя бы смутное о ней воспоминание.