Федор Раззаков - Другой Аркадий Райкин. Темная сторона биографии знаменитого сатирика

В мае 1983 года Райкин участвовал в правительственном концерте в Кремлевском Дворце съездов. На нем присутствовало все тогдашнее Политбюро во главе с новым генсеком. Время на дворе стояло предреформенное. Андропов пытался навести порядок в экономике, чистил партийные ряды, избавляясь от представителей брежневской команды, вроде бывшего министра внутренних дел Николая Щелокова и бывшего 1-го секретаря Краснодарского крайкома КПСС Сергея Медунова (оба будут выведены из состава членов ЦК КПСС).

Отметим, что в последние годы правления Брежнева Райкина старались не приглашать в правительственные концерты. Причем не только потому, что он говорил что-то острое и неудобное для власть предержащих. Но и по причине утраты интереса к его творчеству со стороны постаревших кремлевских небожителей. Длинные райкинские монологи (или проповеди) навевали на Брежнева и его окружение такую тоску, что они попросту на них засыпали. Им хотелось услышать от сатирика что-то искрометно смешное (вроде «В греческом зале»), но тот в последние годы перестал исполнять подобные миниатюры и ни в какую не соглашался возвращать их обратно в свой репертуар.

Однако с приходом к власти Андропова, который среди членов Политбюро считался одним из самых начитанных и умных людей (он даже писал стихи, чего за другими его сподвижниками не водилось), Райкин был возвращен в правительственные концерты. Далее послушаем рассказ И. Шароева:

«И вот мы сидим с Аркадием Исааковичем в моей режиссерской комнате в КДС, отбираем, что ему исполнять в концерте.

Все концерты такого ранга принимались, как полеты в космос, правительственной комиссией. Свою порцию «комплиментов» мы с Райкиным уже получили накануне, после генеральной репетиции. В «предбаннике» ложи дирекции КДС, за неизменным круглым столом, где обычно проходили «зубодробительные» обсуждения готовящихся концертов, заместитель Председателя Совета Министров долго и ядовито-тихо ругал меня. За все: за программу, за режиссуру, музыку, свет, декорации. Задел он и Райкина, сказав, что «товарищ Райкин» неверно с политической точки зрения освещает определенные темы.

Аркадий Исаакович не дал ему договорить. Глаза его запылали. Мне даже показалось, что от огня райкинских глаз задымился пиджак зампреда.

Вдоволь наглядевшись на него, Аркадий Исаакович тихим голосом, может быть, невольно пародируя, сказал:

– А вам не кажется, товарищ заместитель Председателя Совета Министров (назвал его не по имени-отчеству-фамилии, а полным титулом), что вы спутали искусство с передовицей в газете? – помолчав, добавил: —…В газете «Правда»?

Последовавшая за этим немая сцена, наверное, была достойна финала «Ревизора». Совещание «свернули», всех отпустили, мне «указали» объяснить Райкину, что он с концерта снят. Я категорически возразил, заявив сгоряча, что не хочу оставаться в истории эстрады в роли палача, «вырубившего» Райкина из концерта. Мое заявление было встречено красноречивым переглядыванием «руководящих товарищей». Потом была сказана сакраментальная фраза: «Значит, товарищ Шароев берет это на себя».

На том и разошлись. Настроение у меня было нерадостное. Но на следующий день мы с Аркадием Исааковичем, которому я, конечно, не сообщил о «руководящем указании», решали, что ему исполнять. В небольшой режиссерской комнате в КДС я стал единственным зрителем уникального концерта, который Райкин давал для меня. Он читает одну вещь за другой. Я, зная, что меня ждет после концерта, отметаю их. Райкин усмехается, понимая мое положение. Вдруг обращается ко мне: «Скажите, а вам не кажется, что вот мы сейчас с вами…»

Оживившись от его сердечного, заинтересованного тона, во власти его глубоких темных глаз, я начинаю ему отвечать. Аркадий Исаакович поднимает предостерегающе руку, чтобы я не мешал. Оказывается, это он начал читать новый монолог, которого я не знал: поймал меня на удочку классически…

Концертный номер тогда мы выбрали. Это был один из самых «опасных» по тому времени: «Монолог о директорах» (автор М. Мишин, из спектакля «Его Величество Театр». – Ф. Р .). Видя мое волнение и, конечно, понимая сложное положение, в котором я оказался, Аркадий Исаакович, посмотрев на меня сочувственно и снисходительно, успокоил меня своеобразно: «А знаете, Кимушка, почему я получил Героя? Потому что не боялся. Никого и никогда».

С этим напутствием я и отправился на сцену КДС «запускать» праздничный концерт, от которого ничего, кроме «оргвыводов», не ожидал.

Я любил наблюдать за Райкиным, когда он не чувствовал, что на него смотрят, а был занят самим собой – весь в своей второй (и главной) жизни. Особенно интересно было смотреть за ним, когда он готовился к выходу.

…Вот он стоит в темном пространстве у кулисы, держа в руках целую батарею пузырьков с лекарствами. Его провожают до центра огромной сцены КДС – он не может выходить из кулис: его выбивает долгий, нудный проход по сцене к микрофонам. Он должен быть в центре сцены, одним движением развернуть занавес, сделать стремительный шаг, внезапно оказавшись перед залом, задернуть занавес за собой и остаться в лучах, даря зрителям «райкинскую» улыбку.

Несколько минут до выхода. Перед выходом Райкин отдает режиссеру Анне Одиноковой все лекарства, лизнув напоследок прямо из пузырька смесь нитроглицерина с валерьянкой. И дальше – все исчезает. Его нет. Он улетает куда-то, в тайну своего «я». И (вижу это не в первый раз) у него начинают ходить скулы. Он не видит людей, не слышит их, говорить с ним в эти минуты бесполезно. Скулы ходят все сильнее и сильнее, взгляд из-под полузакрытых век… Только губы шепчут что-то беззвучно. Весь напружинился, превратился в какую-то большую птицу, приготовившуюся взлететь.

Вот объявляют его. Миг – он вскидывается. И нет, не делает шаг на сцену, он – взлетает: тело его становится легким, стремительным, приобретает какую-то полетную пластику. Это уже не руки, а взмах крыльев, еще миг – и он устремляется в полет, счастливый, открытый, улыбчивый, человек-птица, парящий над землею…

Выступал Аркадий Исаакович в тот вечер прекрасно, видно, что он в ударе. Читал смелый, откровенный «Монолог о директорах». На мониторе, вмонтированном в режиссерский пульт, мне видно, как хохочут и аплодируют Андропов и его окружение. Райкин заканчивает свой монолог, берется за занавес и, улыбаясь, под овацию зала делает шаг назад, задергивает занавес и… падает, потеряв сознание, на руки режиссерской группы. Мы несем его за кулисы. Паника, беготня, дежурные врачи…

Концерт шел своим чередом: артисты, ансамбли, оркестры… А в тесной дежурке в углу сцены КДС сидел после укола Райкин – тихий, кроткий, улыбающийся какой-то виноватой улыбкой: «Кимушка, видите, как бывает…»…»