Федор Раззаков - Другой Аркадий Райкин. Темная сторона биографии знаменитого сатирика

Больше он про них не вспоминал…»

Итак, в конце 70-х, когда здоровье стало подводить Райкина и он все чаще стал обращаться к врачам (а также и к экстрасенсам, мнению которых он тоже доверял), стало понятно, что надо готовить родного сына Константина к тому, чтобы передать ему бразды правления театром. Судя по всему, и сам Райкин-младший понимал это и… ждал. Ведь редкий сын не захочет наследовать от отца его бизнес, причем прибыльный – целый театр. В советской театральной практике такое уже случалось: например, Театр имени Вахтангова перешел после смерти в 1968 году Рубена Симонова к его сыну Евгению. Этим же путем собирался пойти и Константин Райкин. Он к тому времени уже вырос в настоящую «звезду», особенно после телефильма «Труффальдино из Бергамо» (1977) и ряда значительных работ в театре «Современник».

Заметим, что после триумфа в «Труффальдино» на Райкина-младшего как из рога изобилия посыпались предложения сниматься в ролях подобного плана. Но он не хотел повторяться, поэтому ни одно из этих предложений не принял и ждал ролей совершенно иного плана – серьезных. И в конце 70-х такая роль вполне могла к нему прийти. Сценарист Сергей Ермолинский специально для Константина Райкина написал сценарий, в котором актеру предстояло стать Денисом Давыдовым. Райкин очень загорелся этой ролью, потому что всегда считал себя похожим на этого человека – и внешностью, и темпераментом, и любовью к поэзии. Однако чиновники от кино запретили снимать Райкина в этой роли, объяснив это весьма грубо: «Чтобы гусара играл этот страшила? Никогда!» Вообще в те годы Райкин-младший из-за своей внешности попал в «черный список» актеров, которых не рекомендовалось слишком часто снимать в кино (в этом списке были также Ролан Быков, Инна Чурикова и ряд других исполнителей не с ангельской внешностью). А роль Дениса Давыдова в фильме «Эскадрон гусар летучих» сыграл молодой актер Андрей Ростоцкий, внешность которого ни у кого не вызывала нареканий.

Именно на рубеже 70-х Райкину-младшему стало тесно в стенах «Современника», и он стал использовать любые возможности, чтобы попробовать свои силы в иных сферах творчества. Так как путь в кино был ему заказан, он попробовал себя в педагогической деятельности – стал преподавать в студии Олега Табакова. В то же время он отдельно и совершенно лабораторно работал с режиссером Валерием Фокиным (с тем самым, с которым его отец собирался в 1970 году ставить спектакль для трех актеров: себя и своих детей). Вместе они поставили спектакль «Записки из подполья» по Ф. Достоевскому, который Константин позже назовет самым главным спектаклем в своей жизни – только после него он начал чувствовать себя настоящим артистом. Все эти опыты рождали в Райкине мечты о новом театре, в котором ему хотелось бы работать. Было ясно, что в «Современнике» он этого иметь не будет, потому что тот шел по иному пути. Но где найти такой театр? Вот тогда Константин и сосредоточил свое внимание на отцовском Театре миниатюр. Уж там-то, по его мнению, он смог бы развернуться.

Однако для этого театр его отца должен был перебраться из Ленинграда в Москву. Почему? Да потому, что вся творческая карьера Райкина-младшего проходила в Первопрестольной, здесь же у него были и связи – причем как в театральных кругах, так и в партийных. А в Ленинграде всеми делами заправлял Романов и его свита, которые в случае смерти Райкина-старшего вряд ли бы позволили встать у руля Театра миниатюр райкинскому наследнику. Поэтому уже в конце 70-х Константин стал теребить отца на предмет переезда в Москву. Тем более что он видел, как постепенно угасают силы у его родителя. И оживает он лишь на сцене – святом месте для любого актера. По словам К. Райкина:

«Часто, бывало, отец звонит мне в Москву: «Приезжай, хочу показать новую миниатюру…» Приезжаю утром и сразу понимаю: чувствует себя неважно. Весь день мы вместе, и это ощущение все усиливается: отец ходит вяло, говорит тихо. Вечером в театре я вижу, как он медленно гримируется и невольно приходит на ум: «Зрителю сегодня не повезло…» С таким ощущением занимаю место в зале. Третий звонок, увертюра – и вот он на сцене: стремительный, азартный, с сияющими глазами! Метаморфоза, происшедшая за пять минут, потрясает. И опять забыл, что работа для отца – наслаждение, высшее состояние души…»

Короче, накануне своего 70-летия, которое выпало на конец октября 1981 года, Райкин окончательно созрел для того, чтобы перебраться в Москву. Дело было за малым: добиться разрешения властей на этот переезд. А вот в это артист как раз не слишком верил. «Кто будет терпеть у себя под боком такой театр?» – вопрошал он у сына. Но тот был напорист: «Брежнев будет терпеть – как-никак вы с ним знакомы ровно сорок лет. К тому же время удачное: твой юбилей».

Юбилей Райкина отмечался сразу в двух местах: сначала в родном городе юбиляра Ленинграде, а затем в Москве. В обоих городах были устроены торжественные вечера, вторым отделение которых шел почти наполовину урезанный спектакль «Его Величество Театр» (урезанный не цензурой, а самим юбиляром из-за своей большой продолжительности). О том, каким образом проходил торжественный вечер в ГЦКЗ «Россия» рассказывает очевидец – И. Шароев:

«Юбиляр – на сцене в ослепительно белом костюме, при орденах и медалях, со Звездой Героя Социалистического Труда. Такой пышный парад несвойственен Райкину – он никогда не носил никаких знаков отличия.

Парад знаменитостей, остроумные приветствия многих московских театров, шумное, веселое зрелище. Из начальства – никого, хотя им оставлены места, их ждали. Но у всех именно в тот вечер оказались важные дела. Никто не пришел. На всякий случай – а вдруг Райкин опять что-нибудь «сморозит»? Отвечай потом…

Единственный, кого прислали «сверху», был представитель Министерства культуры РСФСР. Ему поручена официальная речь «от имени»… Начал он торжественно, выйдя на сцену с дежурной улыбкой, старательно изображая благорасположение и радость по поводу юбилея того, кто всю жизнь горячо, последовательно и талантливо разоблачал все, что составляло сытое благополучие чиновников…

«…И от себя лично позвольте поздравить вас, дорогой Аркадий Александрович»… Так прямо и сказал… Зал замер. На лице Аркадия Исааковича, поначалу принявшему покорное официальное выражение, появилась некая мука: это он стоически боролся со смехом. И не выдержал – засмеялся так, как мог смеяться он – с всхлипыванием, вздохами, заразительно.

Зал взвыл. Нет, это был не просто хохот. Это был вой, вопль: зал хохотал долго, от души.

Чиновник растерялся (он, судя по всему, не заметил своей оговорки). Помолчал, поглядев в изумлении в зал, и от растерянности начал снова: «…И от себя лично позвольте поздравить вас, дорогой Аркадий…»