Юрий Зобнин - Казнь Николая Гумилева. Разгадка трагедии

7 июля 1921 года Гумилев был в Петрограде. По словам Г. В. Иванова, он вернулся "загоревший, отдохнувший, полный планов и надежд. Он был доволен и поездкой, и новыми стихами, и работой с учениками-студентами. Ощущение полноты жизни, расцвета, зрелости, удачи, которое испытывал в последние дни своей жизни Гумилев, сказалось, между прочим, в заглавии, которое он тогда придумал для своей будущей книги: "Посередине странствия земного" [115]. Все события его последнего, неполного петербургского месяца перед арестом как будто свидетельствуют о том, насколько далеко отошел он от политической борьбы.

Едва ступив на невские берега, Гумилев развивает бурную деятельность по организации в помещениях Петроградского отделения Всероссийского Союза поэтов в Доме Мурузи на Литейном проспекте особого Клуба поэтов, по образу ставшей к 1921 году уже легендарной петербургской "Бродячей собаки" и еще вполне активных в то время имажинистских московских литературных кафе. Клуб поэтов открылся 11 июля, одновременно с "Литературным особняком" Б. К. Пронина на Арбате (очевидно, по взаимной договоренности). До начала августа Гумилев бывал в клубе едва ли не ежедневно и в конце концов настоял на передаче руководства заведением "Цеху поэтов" (читай — ему, Гумилеву, лично). Решение об этом было принято на общем собрании Петроградского отделения Всероссийского Союза поэтов в воскресенье 24 июля, а уже в понедельник, 25-го, Гумилев встречал приехавшего по его приглашению из Ростова-на-Дону режиссера С. М. Горелика, с которым начинает хлопотать о переводе в Петроград труппы ростовской "Театральной мастерской". Речь шла об организации на базе Клуба поэтов нового театра миниатюр, директором которого должен был стать сам Гумилев!

В июле поэт сдает в типографию рукопись очередного поэтического сборника "Огненный столп" (он появится на прилавках петроградских книжных магазинов едва ли не в самый день расстрела "таганцевцев" на Ржевском полигоне!) и заключает договор с издательством "Всемирная литература" на перевод романа Альфреда де Мюссе "Исповедь сына века". К этому времени у него на руках уже имеются как минимум три других издательских договора — с "Мыслью", "Петрополисом" и ревельским "Библиофилом"…

Все говорит о том, что он ощущает себя именно "посередине странствия земного". Познакомившись 27 июля на вечере в Клубе поэтов с юной поэтессой Ниной Берберовой, он, тут же влюбившись, 2 августа показывает ей чистую тетрадь в черном переплете, на первой странице которой было написано посвященное Берберовой стихотворение:

Н. Н. Берберова вспоминала: "Пойду теперь писать стихи про вас", — сказал он мне на прощанье. Я вошла в ворота дома, зная, что он стоит и смотрит мне вслед. Переломив себя, я остановилась, обернулась к нему и сказала просто и спокойно: "Спасибо вам, Николай Степанович" [116].

Черная тетрадь Берберовой так и осталась навсегда чистой — с единственной, первой заполненной страницей…

Единственное событие, нарушающее абсолютную внешнюю безмятежность этих июльских дней Гумилева (как будто бы ПБО, "кронштадтских воззваний" и февральских митингов на Трубочном заводе в его судьбе и не было вовсе!), произошло в первые дни после возвращения поэта из крымской поездки, 8 или 9 июля. "А<���нна> А<���хматова> рассказывает, что Николай Степанович был у нее в последний раз в <19>21 году, приблизительно за 2 дня до вечера "Petropolis’a" [117]. А.А. жила тогда на Сергиевской <���дом № 7>, во 2 этаже [118]<���…> А. А. сидит у окна и вдруг слышит голос: "Аня!" (Когда к А.А. приходили, всегда звали ее со двора, иначе к ней было не попасть, потому что А.А. должна была, чтоб открыть дверь, пройти внутренним ходом в 3-й этаж и пропустить посетителя через квартиру 3-го этажа). <���…> Взглянула в окно — увидела Николая Степановича и Георгия Иванова. Впустила их к себе. Николай Степанович (это была первая встреча с А. А. после приезда Николая Степановича из Крыма) рассказал А.А о встрече с Инной Эразмовной <���Горенко>, с сестрой А.А., о смерти брата А.А. — Андрея Андреевича… И<���нну> Э<���размовну> и сестру <���Ахматовой Ию> Николай Степанович увидел в Крыму. <���…> Звал на вечер в Доме Мурузи. А.А. отказалась, сказала, что она вообще не хочет выступать, потому что у нее после смерти брата совсем не такое настроение. Что в вечере Петрополиса она будет участвовать только потому, что обещала это, а зачем ей идти в Дом Мурузи, где люди веселиться будут и где ее никто не ждет… Николай Степанович был очень сух и холоден с А.А… Упрекал ее, что она нигде не хочет выступать <���…> А.А. повела Николая Степановича и Г. Иванова не через 3-й этаж, а к темной (потайной прежде) винтовой лестнице, по которой можно было прямо из квартиры выйти на улицу. Лестница была совсем темная, и когда Николай Степанович стал спускаться по ней, А.А. сказала: "По такой лестнице только на казнь ходить…" [119].

На последние дни перед арестом приходится еще один — третий и последний — "всплеск конспиративной активности" Гумилева, внезапный и загадочный.

Член редколлегии издательства "Всемирная литература" профессор Б. П. Сильверсан, эмигрировав в Финляндию, вспоминал, что в конце июля 1921 года Гумилев обратился к нему с предложением вступить в руководимую им секцию некоей подпольной организации: "…Он предложил мне вступить в эту организацию, причем ему нужно было сперва мое принципиальное согласие (каковое я незамедлительно и от всей души ему дал), а за этим должно было последовать мое фактическое вступление в организацию: предполагалось, между прочим, воспользоваться моей тайной связью с Финляндией, т. е. предполагал это, по-видимому, пока только Гумилев; он сообщил мне тогда, что организация состоит из пятерок, членов каждой пятерки знает только ее глава, а эти главы известны только одному Таганцеву; вследствие летних арестов в этих пятерках оказались пробелы, и Гумилев стремился к их заполнению, он говорил мне также, что разветвления заговора весьма многочисленные и захватывают влиятельные круги Красной Армии; он был чрезвычайно конспиративен и взял с меня честное слово, что я о его предложении не скажу никому <���…> Из его слов я заключил также, что он составлял все прокламации и вообще ведал пропагандой в Красной Армии…" [120].