Сергей Полотовский - Пелевин и поколение пустоты

По словам самого писателя, идею сюжетного хода ему подсказал привозной американский альбом. Приятель пригнал из Америки «красивую глянцевую книжечку» о насекомых. «Я внимательно прочел ее, и больше мне уже ничего было не надо, – рассказывал он в том же интервью Салли Лейрд. – Потому что эта книжка с потрясающими насекомыми на иллюстрациях и интересными фактами из их жизни служила для меня блокнотом. Так что мне в какой-то степени казалось, что мне не нужно ничего писать, ну или написать небольшую часть. Основные главы уже присутствовали. Хотя кое-что я исключил – например главу про растение, поедавшее мух. На мой взгляд, это могло выйти излишне мрачно» [8].

Измерить что-то – значит сравнить с уже известной величиной. Древнегреческий философ Протагор объявил, что мера всего – человек. А как измерить человека? С чем сравнить?

С чем только не сравнивали. Человек-зверь, человек-дерево, женщина-река, мужчина-утес. Чтобы взглянуть на царя природы под новым углом, антропоморфизации подвергалось все сущее, и в ХХ веке словесность докатилась до микротварей вплоть до глиста в романе Ирвина Уэлша про плохого полицейского. Или до «Истории мира в 10 ½ главах» Джулиана Барнса, где древесный червь тайком пробирается на Ноев ковчег и делится с читателями своими трезвыми, слишком человеческими наблюдениями о вздорном и сильно пьющем старике.

Досталось и насекомым. У Карела Чапека в сатирической пьесе «Из жизни насекомых» (1921) насекомые суть маски, аллегории людских пороков, как в басне дедушки Крылова «Стрекоза и Муравей» и ее основном источнике – лафонтеновской «Цикаде и Муравьихе».

Главный же инсектолог новой литературной истории – Франц Кафка, сам внешне напоминавший обиженного скарабея. В его «Превращении» (1912) Грегор Замза – герой страдательный, поскольку превратился из пражского служащего как раз в жука. Новый статус ломает все карьерные планы и мчит жизнь под откос. Полета крылья не дают. Насекомое – чужак в мире людей. Как еврей в Австро-Венгерской империи, как немецкоговорящий в Праге.

Фантастические мутации персонажа кинокартины «Муха» (1986) тоже не приводят ни к чему хорошему.

И тут почувствуйте разницу. Пелевинские представители класса инсектов, напротив, не то чтобы счастливы, но страдают, влюбляются, ликуют, размышляют о жизни. Все как у людей.

Они люди и есть. Одномоментно и люди с их портфелями, деньгами, очками, легкими наркотиками, и те самые насекомые, решающие свои инсектоморфные задачи – насосаться крови или споро прокатить навозный шарик. Отсутствует переход между биологическими видами. И они нисколько не смущаются подобной двойственной природой. Не переживают и даже вроде не замечают фантастичности своего состояния. Насекомые – это нормально. С этим живут.

«Жизнь насекомых» далека от холодной, исполненной ненависти сатиры. Вместо бичевания пороков – мягкая ирония наблюдательного мудреца. Вместо утомительных каламбуров – точные метафоры, главная среди которых – уподобление царя природы мельчайшим тварям. Автор еще не разучился любить своих героев и прощать им то ли человеческие, то ли насекомые слабости.

«Жизнь насекомых» – первый большой успех Пелевина. И первое крупное произведение, открывающее галерею важных, запоминающихся образов. Тут и троица деловитых комаров Сэм, Артур и Арнольд, и семья сизифоподобных скарабеев, и развратная муха Наташа. И, разумеется, одно из многочисленных альтер эго автора – юный наркоман Митя, рассуждающий о философии в процессе забивания косяка.

На вопрос о любимых пелевинских героях Марат Гельман ответил: «Всех помню, но особенно из “Жизни насекомых” мальчика Митю-светлячка».

Как только Германия объединилась в 1991-м, возникла плодотворная идея перенести столицу обратно в Берлин. А заодно отремонтировать Рейхстаг, привести памятник истории в рабочее состояние. Проект доверили, возможно, лучшему из современных архитекторов – лорду Норману Фостеру, однако принципиальное конструктивное решение было политическим и принадлежало совету старейшин бундестага: новый купол должен быть стеклянным.

Получилась мощнейшая метафора открытости миру, отсутствия тайн, чистоты помыслов. Стекло между тем пуленепробиваемое. Что только усиливает образ.

На противоположном конце этого спектра – тоталитаризм, густо замешенный на таинственных и малопонятных культах. Как договорились в десятилетия после войны, фашизм был всплеском язычества, эзотерическим кровавым культом. Психологи также связали фашизм с сексуальными отклонениями. Это открытие привело к появлению целого ряда фильмов, играющих с неоднозначной эротической привлекательностью Третьего рейха.

С советской властью вышла похожая история. С одной стороны, коммунизм примерял на себя плащаницу христианства – достаточно трезвым взглядом посмотреть на иконографию ранних картин с изображением Ленина. С другой – это был вполне себе сатанинский культ с красной звездой над Кремлем и станциями метро на месте снесенных церквей – читай, храмами, растущими вниз, в преисподнюю. Церковные праздники заменялись новыми революционными, примерно в те же даты. Основой государственной идеологии было поклонение мумии.

Где найдешь почву более благодатную для остроумных построений и соцартовских розыгрышей?

В конце 1991 года Виктор Пелевин принес свою рукопись повести «Омон Ра» в журнал «Знамя», который когда-то угрожающе именовался Литературным объединением Красной армии и флота, а потом стал просто изданием Союза писателей.

В махровые советские годы там печатались Ахматова, Твардовский, Трифонов, Евтушенко. В перестройку «Знамя» активно публиковало заново открываемых авторов, чьи произведения только выходили из-под запрета. Со страниц журнала в широкий обиход впервые попадали малоизвестные вещи Булгакова и Платонова, рассказы Шаламова.

Выбор места для публикации первого крупного пелевинского текста был неслучаен. Его первые рассказы, его литературное окружение, весь его оккультно-андеграундный генезис лепили из Пелевина писателя-фантаста. В то время как задача стояла гораздо более серьезная. Выбор в пользу «Знамени» явно свидетельствует, что молодой автор хотел с наскока вырваться из жанрового гетто – превратиться в большого русского писателя.

Повесть членам редколлегии «Знамени» понравилась и в марте 1992 года была принята к публикации (в том же году Пелевин отдал рукопись «Омона Ра» в московское издательство «Текст», где ее выпустили тиражом в 20 тысяч экземпляров).

Сюжет «Омона Ра» – история восхождения. Из детства – во взрослый мир испытаний, предательств и разочарований. С Земли – на Луну. От незнания – к знанию. Маленький мальчик грезит космосом и поступает в летное училище, где курсантам первым делом ампутируют ноги, вдохновляясь образом Алексея Мересьева из «Повести о настоящем человеке» Бориса Полевого (в которой советскому летчику, как мы помним, ампутировали ноги, а он, несмотря на это, вернулся в строй асов и продолжил борьбу с фашистской Германией). С ногами любой взлетит, а ты попробуй на протезах. Родине не нужен результат – Родине нужен подвиг.