Борис Стомахин - Буреполомский дневник

9.1.08. 8–05

Опять здесь!.. Вернёшься с завтрака, и вот – ещё один день здесь, и никуда не деться!.. Всё одно и то же, день за днём, в этом опостылевшем бараке, среди этих проклятых стен и людей... Вот и ещё один день – 9 января – тоже весь пройдёт здесь, и завтрашний, и послезавтрашний. И никакого просвета, никакой НАДЕЖДЫ. Боже, зачем я вообще родился?!

10.1.08. 17–47

Признаки, признаки, признаки усиления режима. Понемножку, постепенно, но неотступно, – всюду и везде. Трое "мусоров" в столовой и ещё один на улице во время ужина. Слухи, что ожидается шмон в бараке, – только обрадовались было, что вот прошли праздники, а шмон был всего один, и то слабенький... Независимо от того, найдут что–то или нет – как минимум вывернут и вверх дном перевернут все баулы, – собирай их потом! – переворошат все матрасы, всё расшвыряют, – в общем, удовольствие то ещё, – собирать...

Сколько их было уже у меня по тюрьмам, этих шмонов!.. Там это, кстати, тяжелее переносится, – камера ведь маленькая, что–то серьёзное спрятать в ней от тщательного шмона трудно... И сколько я ни смотрю на "мусоров", в Москве и тут, на всю эту тупую, дебильную, абсолютно без мозгов, низколобую мразь, – всё время одна и та же мысль посещает, порой на уровне ощущений почти чисто физиологических. Помню, на "проверки" на 1–ю сборку, на 5–м централе в Москве, приходил этакий здоровенный, огромный детина, слон настоящий. Было их всегда двое, но второго помню хуже, а этот – прямо так и стоит перед глазами, как живой. Носил он, помнится, под камуфляжем тельняшку, – стояло лето, жара... И вот каждый раз, – дважды в день, по утрам особенно, – когда дежурила его смена, я проходил мимо него, коротко взглядывал – и видел одну и ту же картину, так реально видел, как ни в каком кино и ни в одном сне не увидишь: война, этот жирный "вояка", в числе других пленных, стоит передо мной, и я лично, из тяжеленного пулемёта, в упор, метров за пять всего, даю по нему очередь, она вспарывает его жирное брюхо, и я вижу его кровь... Так неотступно было это видение, так заманчиво, – до сих пор вспоминаю порой. Как ещё раньше, на "Матроске" ещё, в самые первые месяцы тюрьмы, весной 2006 г., – они по утрам заходили нас "проверять" в камеру, а нас там было двое лежачих, остальные, кто мог, выходили. И каждый раз тоже, как в замедленной киносъёмке, видел: вот он (или она, – по тюрьмам вертухаями работает полно женщин) заходит в дверь камеры... короткая пауза... и затем – быстро, резко – следующий кадр, снятый из коридора: из двери камеры вылетает окровавленное тело, камуфляж в десятках мест прорезан ножами, и эта бесформенная, истекающая кровью, мёртвая туша, ещё минуту назад бывшая "сотрудником ИЗ 77/1", грузно шлёпается на пол, далеко от этой камеры...

Такие вот заманчивые видения, – до сих пор их помню. В том, что их надо убивать, только убивать, истреблять, физически уничтожать, я укрепляюсь всё больше и больше с каждым днём, когда с ними общаюсь или просто на них смотрю. В полном соответствии со ст. 282 – социальную группу: сотрудников МВД, ФСБ, ФСО, прокуратуры, Минобороны (кроме рядовых по призыву), и т. д. и т. п. ВСЕХ поголовно, без исключений и сантиментов. Другого пути нет. Поставить на площади гильотину, как в революционном Париже XVIII века, – и сносить им головы тысячами, десятками тысяч в день... Всем прокурорам, чекистам, ментам, армейскому офицерью, группам "Альфа", "Витязь" и т. д. и т. п. Не надеяться, что эти крупные "специалисты" заплечных дел НАМ ещё пригодятся, не надеяться их использовать. Нет, этот слой – "силовая", да и вообще любая госслужба РФ при звании, мундире или погонах, должна быть полностью выкошена, уничтожена под самый корень. Об этом я писал в "Апологии террора–3", и это, может быть, – вместе с "Апологией террора–2" – лучшее из всего, что я тут написал:

Прелесть какая: прямо по формулировкам родных моих 280–й и 282–й ст. УК. Призывы к осуществлению экстремистской деятельности (убивать!) в отношении целых социальных групп (все, кто в погонах)... :)))

Да, потрясающее событие и огромная честь для меня: сегодня пришло письмо от Григория Пасько! Пришло вообще 6 писем, в основном поздравительные открытки с Новым годом (та самая акция "Поздравь политзаключённого с Новым годом", о которой говорила Лена Санникова). В том числе – от Глеба Эделева из Екатеринбурга и от группы друзей и соратников Серёги Ковача из Челябинска, – Урал отметился. :)) Всем, конечно, спасибо; но письмо в поддержку со словами ободрения от Пасько – это особенно приятно. Я тут же вспомнил, как участвовал в пикетах в его защиту, когда он сидел; и как писали, что во время официального визита Путина во Францию аэропорт Парижа был буквально уклеен весь портретами Пасько, там шёл митинг за его освобождение... Буря эмоций захлестнула, как только увидел его фамилию на обратном адресе письма, ещё на улице, только что получив всю пачку из 6 писем в руки и перебирая... Мы его защищали, отстаивали, митинговали за него; теперь он на свободе и вот – написал мне, тоже, чем может, готов помогать... Какой–то высший смысл есть во всём этом, ей–богу, и ради вот таких вот минут, наверное, стоит жить...

12.1.08. 6–00 – 6–05

Зычный крик "Па–а–адъём!!!" и – секундой ранее – зажёгшийся свет. Как описать эту ненависть, которая охватывает и заполняет всю душу в этот момент, при этом крике? Опять утро, опять подъём, опять ТЫ ЗДЕСЬ, в этой проклятой зоне, а не дома, где должен бы ты сейчас быть; и провести здесь тебе предстоит ещё три с лишним года, ещё больше тысячи подъёмов, зарядок, походов на завтрак у тебя впереди... И такая лютая, смертельная ненависть – к зоне этой, ко всем вокруг, к себе, к своей погибшей, бессмысленной жизни, в которой уже и не будет ничего, кроме этих подъёмов, этой зоны, этих бараков, этого мороза и утренней сечки в промёрзлой, вонючей столовой... Всё кончено, всё пропало навеки, жизнь бессмысленна, она лишь цепь нелепых мучений, без всякой надежды на лучшее, и остаётся только ненавидеть – себя и всех вокруг, среди кого находиться составляет дополнительное мучение в твоём персональном аду... И только повторяешь про себя бессчётное число раз, одеваясь: "Будьте вы прокляты!.. Будьте вы все прокляты, суки!..", и душа сжимается от ненависти и боли...

6–46

Вчера ночью, только погасили свет, разделись и легли спать, – через пять минут подъём и крик завхоза (та ещё мразь, кстати, – ментовской прихвостень и стукач; что я не ходил один раз на завтрак, тут же доложил отряднику): "На проверку собирайтесь! Общелагерная проверка!". Кто–то удачно пошутил: "Доброе утро, товарищи!". Собрались, оделись под толки и разговоры, что, видимо, кто–то сбежал–таки из зоны, вот и суетятся, пересчитывают теперь. Я уж думал, что ночь пропала, не дадут теперь поспать, – но нет, всё обошлось; пересчитали довольно быстро, даже не по карточкам (поимённо), а просто так, – и всё успокоилось, хотя и было опасение, что сейчас, только разденешься и ляжешь – опять...