Array Array - Двадцать лет в батискафе.

Двое суток спустя в Дакар прибыл «Див», а за ним и «Эли Монье». Экспедиция была укомплектована почти полностью — почти, потому что у меня пока не было «экипажа». В сущности, говорить о «моем экипаже» было еще рано. Ведь официально командиром батискафа меня не назначали, да и командовать мне было некем. В море я представлял собой нечто вроде пирата. Такое положение дел сохранялось до 1959 года.

Устав, по-видимому, сопротивляться моим домогательствам, министерство в 1953 году прислало мне в помощь двух старшин и главстаршину Роста. Роста был электрик и раньше служил на подводных лодках; я впервые увидел его за несколько дней до отъезда из Тулона.

Я тогда и не догадывался, что услугами этого бесценного специалиста мне предстояло пользоваться еще восемь лет. В Дакар его доставил гидросамолет военно-морского флота, ко­торый чаще ремонтировался, чем летал, и потому прибыл сюда только 9 января. И военный человек подвержен превратностям судьбы. Вслед за Роста появились и подчиненные ему старши­на-механик и старшина-торпедист.

По-настоящему испытать батискаф можно только в открытом море. Мы привели батискаф в рабочее состояние и решили до запланированного погружения на 4000 метров совершить пробное погружение на меньшую глубину. Особенно ратовал за это Вильм. Он уже участвовал в нескольких глубоководных погружениях, однако всякий раз мы возвращались на поверхность, не коснувшись дна. Несколько раз батискаф зависал мет­рах в пятидесяти над песчаным дном, но в тот единственный раз, когда на глубине 1100 метров батискаф совершил посадку, со мной был не Вильм, а Кусто.

Я все еще во всех подробностях помню погружение 21 января 1954 года. Мы спускаемся в сферу, задраиваем люк. Суетят­ся члены палубной команды. Поодаль покачиваются наш бук­сир «Тенас» и «Эли Монье». Неизбежная заминка — на сей раз не удается снять заглушку клапана поплавка,— задерживает погружение на час. Наконец все готово; открываем клапан, вы­пуская из поплавка полсотни литров бензина, тотчас же заме­щенных забортной водой, и потяжелевший «ФНРС-ІІІ» исчезает в волнах. Над нами по поверхности моря, еще не потревожен­ного пассатами, медленно разливается радужное пятно. Погода нам благоприятствует. Что ж, тем лучше! Вода за иллюминаторами темнеет быстрее, чем в Средиземном море. На глубине 50 метров она уже черно-зеленая. С помощью гидроакустической аппаратуры связи передаю на поверхность, что у нас все идет нормально. Ответ почти не слышен — возможно, мешает густой планктон, бесчисленными точками вспыхивающий под лучами наших прожекторов.

У иллюминатора — Вильм. Слышу, как он восхищается:

— Ах, какая медуза!

На глубине 300 метров сменяю его. Вот промелькнули какие- то странные рыбы; теперь навстречу нам поднимается под уг­лом примерно 30° великолепная светящаяся лента, и наша фотокамера запечатлевает роскошную радужную расцветку сифонофоры. Этот снимок будет самым «ярким» свидетельством нашего сегодняшнего погружения. Мы, впрочем, и не строим ни­каких иллюзий относительно научной ценности наших океано­графических наблюдений, ведь это только начало. Моя задача на сегодня — освоить управление батискафом в новых услови­ях, а задача Вильма — проверить работу всех: бортовых сис­тем. Претензий к ним не возникает, если не считать одну упрямую лампу-вспышку, которая должна хотя бы короткими молниями пронзать мрак, окружающий зону действия про­жекторов, но упорно отказывается работать.

Я с нетерпением дожидаюсь появления какого-нибудь диковинного чудища. Любопытство разгорается. Даже сейчас — а я пишу эти строки много лет спустя — я помню это ощущение, остроту которого не притупили многочисленные погружения. Да что помню! Даже сейчас я его испытываю при каждом глу­боководном погружении: любопытство, смешанное с ощущени­ем, что я вот-вот обнаружу, застигну врасплох и сфотографирую какое-нибудь сказочное животное, например гигантского спрута.

В тот день встреч у нас было немало. Через несколько часов после того, как мы покинули поверхность, батискаф лениво закачался на гайдропе, в десятке метров от дна. Несколько акул нанесли нам визит, желая осмотреть этот, как они, наверное полагали, обломок нового кораблекрушения. Затем, нелепо ступая, явились два огромных краба.

Мы довольно долго провисели над дном; я не отрывал глаз от иллюминатора, а Вильм, сидя у меня за спиной, делал за­писи.

Торопиться было некуда. Охлаждаясь, бензин в поплавке сжимался, освобождая место новым порциям забортной воды, и батискаф, постепенно тяжелея, приближался ко дну.

— Попробуем выяснить, что с лампой-вспышкой,— предло­жил Вильм.

Ящик с батареями лампы-вспышки находился за выдвиж­ной панелью с индикаторами. Вильм осторожно потянул па­нель: случайное замыкание могло вызвать сброс балласта и преждевременное возвращение на поверхность. Я взялся за ко­робку с батареями и почувствовал, что она сильно нагрелась. Все же мне удалось вытащить ее из гнезда, и я тут же уронил ее на пол. Вильм задвинул панель, нагнулся к коробке и от­крыл ее. По батискафу распространился удушливый запах ды­ма. Мы переглянулись: пожар на борту?

— Само погаснет! — успокоительно сказал Вильм, однако не поленился проверить содержание окиси углерода в воздуха: как-никак мы им дышали. Состав воздуха оказался нор­мальным.

Глядя на коробку, мы оба испытывали желание любой це­ной избавиться от нее, сбросить ее за борт. Но, разумеется, это было невозможно. Несмотря на тонны воды, окружающие ба­тискаф, огонь на борту его — опаснейший враг. Малый объем сферы исключает возможность применения огнетушителя — он отравил бы воздух в батискафе. К счастью, вероятность возник­новения пожара весьма невелика. В дальнейшем, обдумав са­мые различные способы решения проблемы, мы пришли к мыс­ли снабжать членов экипажа индивидуальными кислородными масками. Но я забегаю вперед.

Как и предвидел Вильм, огонь погас сам собой, и больше ни­каких происшествий в тот день у нас не было. Когда истек на­меченный срок, я отдал гайдроп, и облегченный батискаф тут же устремился вверх.

Одним из достижений этой небольшой вылазки было психологическое воздействие ее успеха на окружающих. Мы убедились в этом, как только возвратились в Дакар: нас уже не считали ненормальными. Энтузиазм наших коллег помог нам за двое суток подготовить батискаф к новому, теперь уже глубоко­водному, погружению без экипажа. Самой трудоемкой опера­цией при подготовке был демонтаж двигателей и наружных аккумуляторов, питающих прожекторы, и замене их дополни­тельным количеством сбрасываемого балласта.

Эта замена доставила нам немало хлопот. Особенно трудно было с герметизацией штепсельных разъемов. Позже, при строи­тельстве «Архимеда», мы отказались от идеи сбрасывать акку­муляторы, но при работе с «ФНРС-ІІІ» она еще казалась нам весьма привлекательной. Суть ее заключалась в том, что в слу­чае аварии можно было, пожертвовав аккумуляторами, значи­тельно ускорить подъем на поверхность. Но так как для проб­ного погружения без экипажа прожекторы, а значит, и аккуму­ляторы, были совершенно не нужны, нам не хотелось рисковать ими, и мы решили заменить их балластом, который в случае аварии можно будет сбросить; не сбрасывать же на дно ценные аккумуляторы! Вот эта-то замена аккумуляторов простым бал­ластом, а также установка и налаживание аппаратуры автома­тического подъема батискафа, которую мы уже применяли при погружении без экипажа на 1500 метров, и заняли у нас двое — всего только двое! — суток.