неизвестен Автор - Герои и антигерои Отечества (Сборник)

Немирович-Данченко писал об аудиенции у царя: "В высшей степени интересен рассказ его (Скобелева. - А. Ш.) о приеме в Петербурге. К сожалению, его нельзя еще передать в печати. Можно сказать только одно - что он выехал отсюда полный надежд и ожидания на лучшее для России будущее".

Видимо, за известное снисхождение и даже благорасположение со стороны императора Скобелев заплатил обетом благоразумного "молчания". Самоограничение в высказывании своих политических взглядов стесняло Скобелева, иногда раздражало, а порой приводило к угнетенному состоянию и меланхолии вообще.

Правительство тут же запретило военнослужащим произнесение публичных речей. Это решение произвело на Скобелева удручающее впечатление. Он даже собирался подать в отставку. Его отговорил начальник главного штаба генерал Н. Н. Обручев, убедивший Скобелева, что этим поставит императора в затруднительное положение.

Во время пребывания в Петербурге Скобелев стремился развеять подозрения к себе не только Александра III, но и влиятельных государственных деятелей. Генерал специально заводил с ними разговоры о своих нашумевших речах. Например, с графом П. А. Валуевым он дважды "случайно" беседовал на эту тему в английском клубе. Скобелев, не жалея красноречия, внушал министру, что его выступления, как и поездки в Париж, Женеву и Цюрих были продиктованы лучшими побуждениями - поднять воинственный патриотизм славян, чтобы с его помощью успешнее вести борьбу с нигилизмом и тем самым укрепить положение царствующей династии.

Недоверчивый и осторожный Валуев, которому нельзя отказать в уме, поддался обаянию и заверениям Скобелева, поверил, что основным мотивом поступков генерала действительно была лишь ненависть к радикализму.

Внешние успехи в Петербурге не сняли у Скобелева внутреннего напряжения. Он понимал, что идет по ниточке, которая в любую минуту может порваться. Его не покидали дурные предчувствия.

Примечателен в этом плане разговор Скобелева с Дукмасовым - своим адъютантом времен Балканской кампании. "Это постоянное напоминание о смерти Михаилом Дмитриевичем, - вспоминал Дукмасов, - крайне дурно действовало на меня, и я даже несколько рассердился на генерала.

- Что это вы все говорите о смерти! - сказал я недовольным голосом. Положим, это участь каждого из нас, но вам еще слишком рано думать о могиле... Только напрасно смущаете других. Ведь никто вам не угрожает смертью?!

- А почем вы знаете? Впрочем, все это чепуха! - прибавил он быстро.

- Конечно, чепуха, - согласился я".

Похожий разговор приводит в своих воспоминаниях В. И. Немирович-Данченко. "Я уже говорил о том, как он не раз выражал предчувствия близкой кончины друзьям и интимным знакомым. Весною прошлого года (то есть 1882-го. - А. Ш.), прощаясь с доктором Щербаковым, он опять повторил то же самое.

- Мне кажется, я буду жить очень недолго и умру в этом же году!

Приехав к себе в Спасское, он заказал панихиду по генералу Кауфману.

В церкви он все время был задумчив, потом отошел в сторону, к тому месту, которое выбрал сам для своей могилы и где лежит он теперь, непонятный в самой смерти.

Священник о. Андрей подошел к нему и взял его за руку.

- Пойдемте, пойдемте... Рано еще думать об этом...

Скобелев очнулся, заставил себя улыбнуться.

- Рано?.. Да, конечно, рано... Повоюем, а потом и умирать будем...

Прощаясь с одним из своих друзей, он был полон тяжелых предчувствий.

- Прощайте!

- До свидания...

- Нет, прощайте, прощайте... Каждый день моей жизни - отсрочка, данная мне судьбой. Я знаю, что мне не позволят жить. Не мне докончить все, что я задумал. Ведь вы знаете, что я не боюсь смерти. Ну, так я вам скажу: судьба или люди скоро подстерегут меня. Меня кто-то назвал роковым человеком, а роковые люди и кончают всегда роковым образом... Бог пощадил меня в бою... А люди... Что же, может быть, в этом искупление. Почем знать, может быть, мы ошибаемся во всем и за наши ошибки расплачиваются другие!..

И часто, и многим повторял он, что смерть уже сторожит его, что судьба готовит ему неожиданный удар".

22 апреля (4 мая) 1882 года М. Д. Скобелев отправился в Минск к "вверенному ему корпусу". Народ встречал "белого генерала" хлебом-солью. В Могилев, где стояла 16-я дивизия, во главе которой он участвовал в Балканском походе, Скобелев въезжал поздно вечером при свете факелов. Выйдя из экипажа, генерал шел с непокрытой головой по улицам, запруженным людьми и войсками. В Бобруйске навстречу ему вышло все духовенство, возглавляемое каноником Сенчиковским.

В мае 1882 года Скобелев последний раз посетил Париж. Здесь он нарушил "обет молчания", продолжал фрондировать по отношению к Александру III, открыто выражая свое неодобрение внутренней и внешней политикой правительства, весьма пессимистически высказываясь о будущей судьбе России.

Вернувшись из Франции, Скобелев начал лихорадочно готовиться к чему-то. Посетившему его князю Д. Д. Оболенскому "белый генерал" заявил, что собирается ехать в Болгарию, где вскоре начнется настоящая война. "Но надо взять с собой много денег, - добавил он, - я все процентные бумаги свои реализую, все продам. У меня на всякий случай будет миллион денег с собою. Это очень важно - не быть связанным деньгами, а иметь их свободными. И это у меня будет: я все процентные бумаги обращу в деньги..."

Через несколько дней Д. Д. Оболенский вновь навестил Скобелева в Петербурге. Тот отдавал распоряжения о продаже бумаг, облигаций, золота, акций и т. п.

"Все взято из государственного банка, все продано, и собирается около миллиона, - сказал Михаил Дмитриевич, - да из Спасского хлеб продается, - он в цене, будет и весь миллион.

Когда к нему обратились с просьбой занять 5000 рублей, обычно исключительно щедрый и добрый Скобелев отказал.

"Не могу дать никаким образом, - ответил он, - я реализовал ровно миллион и дал себе слово до войны самому не тратить ни копейки с этого миллиона. Кроме жалования, я ничего не проживаю, а миллион у меня наготове, на случай - будет надобность ехать в Болгарию".

Однако этот рассказ не внушает большого доверия, история с миллионом продолжает оставаться и по сей день одной из тайн, окружающих имя "белого генерала".

Разговоры о Болгарии, конечно, не могли восприниматься всерьез. Это была неубедительная маскировка "дельфийского оракула". Деньги нужны были не для войны, а для какой-то политической комбинации, о которой можно только гадать.

Эпоха "пропусиаменто", когда возможно было ставить на "Бонапарта), если вообще таковые мечты были в голове Скобелева, миновала. Реакция вступала в полосу консолидации.

А помнишь, Дукмасов?

Не случайно в последний год своей жизни М. Д. Скобелев неоднократно возвращался мыслями к Болгарии. Ведь эту страну вместе с другими русскими воинами он освободил от турецкого ига, с ней была связана его слава славянского защитника. Особенно часто вспоминал "белый генерал" ожесточенные бои под Плевной. Три штурма русских отбили засевшие в этом городке турки и лишь в результате осады наконец сдались на милость победителя. Многократно на белом коне, в белом кителе и белой фуражке водил Скобелев свои войска в атаки и контратаки, личным примером и задушевным словом внушал солдатам уверенность в победе. Его популярность среди русских воинов значительно выросла.