Михаил Львов - Пароль - Балтика

На совещании определили бомбовую нагрузку, соотношение фугасных и зажигательных зарядов, порядок взлета, следования.

Штурман ВВС КБФ Троцко дал Щелкунову и Тихонову рабочие карты от Эзеля до Берлина, расчеты на которых были уже проверены практически. По просьбе Щелкунова Преображенский поручил летчику Афанасию Фокину и штурману Евгению Шевченко, летчику Юрину и штурману Андрею Шевченко помочь армейским летчикам: они встречались над Берлином с "мессершмиттами", испытали зенитный огонь, непогоду, кислородное голодание. Балтийские и армейские летчики затем вместе бомбили фашистскую столицу.

Комиссар Оганезов с первого дня войны сделал правилом - записывать последние известия по радио. Он собирал партийный и комсомольский актив, агитаторов и обобщал сообщения из Москвы. А затем агитаторы на стоянках боевых машин рассказывали о событиях личному составу. Запись производил специальный дежурный радист. Полк и дня не жил без политической информации.

13 августа сорок первого года не составляло исключения. Но если радист обычно входил к комиссару со своими записями как полагается, с разрешения, то в этот день он пулей влетел в комнату и, оставив дверь настежь, закричал:

- Товарищ комиссар, товарищ комиссар!

- Что случилось? - Оганезов поднял мохнатые брови.

- Командир... пять человек наших, - возбужденно говорил радист.

- А яснее нельзя? Что, в конце концов, случилось?

- Вот, читайте.

Комиссар быстро пробежал глазами листок.

- Запомните на будущее, - стараясь быть строгим, сказал Оганезов, нельзя входить к начальству без разрешения...

- Есть!

- ...Но если примете такую весть, как эта, - ругать не буду.

Преображенский, Хохлов, Ефремов, Плоткин, Гречишников отдыхали: накануне был очередной семичасовой рейд на Берлин. Они крепко спали и не подозревали, что Михаил Иванович Калинин только что подписал в Москве указ о присвоении им звания Героя Советского Союза...

Рейды на Берлин не обходились и без потерь. На боевом курсе над Берлином в самолет летчика Ивана Финягина угодил снаряд. Машина загорелась. Очевидно, было перебито рулевое управление. Бомбардировщик врезался в землю и взорвался.

Один ДБ, поврежденный зенитным огнем над Берлином, дотянул почти до Эзеля. Когда оставалось не более десяти километров, машина упала в воду. Балтийские катера, дежурившие неподалеку, пришли на помощь экипажу. А самолет спасти не удалось.

Погиб экипаж Дашковского. Он отбомбился по северо-западной части Берлина. Ничто, кажется, не предвещало беды. Самолет прошел над территорией противника, над морем и взорвался над самым Эзелем.

Не стало в боевом строю и экипажа летчика Александрова. Боевые друзья выполнили задачу - нанесли удар по Берлину. Но были ранены. И, раненые, три с половиной часа вели машину до Эзеля. Вот и остров. Круг над полем. И вдруг бомбардировщик вошел в пике... Отказало управление? Или сердце остановилось у летчика? Экипаж вернулся на базу, увидел поле, с которого взлетал, только не смог доложить: "Задание выполнено!" Но I это и без рапорта знал Преображенский. Вместе с Александровым погибли штурман Иван Буланов и стрелок-радист Виктор Диков. Воздушного стрелка Ивана Русакова при взрыве вместе с хвостовой частью ДБ отбросило в сторону, и он остался жив.

Следом приближался экипаж в составе Алексея Кравченко, Сергея Сергеева, Егора Титова и Виктора Родковского. Летчик тянул на одном моторе, да и тот давал перебои. И вот он заглох. Самолет врезался в землю, загорелся. Весь экипаж погиб.

На краю гибели - второй раз за месяц пребывания на Кагуле - был флагманский экипаж. Преображенский шел на Берлин, но когда оба мотора стали работать с перебоями, решил бомбить запасную цель. По совету Хохлова командир полетел на Виндаву. Так как моторы не позволяли подняться выше, балтийцы бомбили с высоты двух тысяч метров. Несколько десятков прожекторов схватили ДБ, и все зенитки порта открыли огонь. ДБ вибрировал от осколков, прошивавших фюзеляж и крылья. Тем не менее экипаж точно отбомбился.

Когда прилетели, техник насчитал в командирском самолете более шестидесяти крупных осколочных пробоин.

Прилет новой группы дальних бомбардировщиков на Эзель не остался незамеченным для действовавшей на острове вражеской агентуры. Да и воздушная разведка противника усилилась.

В полдень Ефремов сидел на командном пункте. Раздался телефонный звонок, и наблюдатель с поста торопливо и взволнованно сообщил:

- Приближаются чужие самолеты!

Оперативный дежурный едва успел повесить телефонную трубку, как раздались взрывы.

Самолеты "Юнкерс-88" с ходу, один за другим, начали бомбить границы аэродрома в полной уверенности, что на них замаскированы самолеты балтийских летчиков. Взлетели по тревоге наши истребители. "Юнкерсы" поспешно ушли, и догнать их не удалось.

Фугасные и осколочные бомбы не принесли ущерба боевой технике. Воронки на поле быстро засыпали. Но через несколько часов, встреченные интенсивным огнем, фашистские самолеты вновь появились над островной базой. "Мессершмитты", очевидно, фотографируя, прошли по прямой над аэродромом. Следующая за ними группа, образовав "карусель", начала штурмовку предполагаемой стоянки бомбардировщиков. Наши истребители завязали бой с противником. Все же гитлеровцам пулеметным огнем и осколочными бомбами удалось нанести урон зенитным батареям.

Оганезов в это время находился на ближней к командному пункту огневой точке. Осколком бомбы, разорвавшейся неподалеку, ранило наводчика. Замолчала пулеметная установка.

- Стреляй, - приказал Григорий Захарович второму номеру, а сам стал на его место.

Оганезов не случайно оказался именно у зенитчиков. Однажды молодые бойцы расчета настолько растерялись, что прекратили огонь. Крепко им тогда досталось и от летчиков, и от командира островной базы. Побывал и Оганезов у матросов. Но не ругал. Конечно, говорил комиссар, страшно и опасно под бомбами. Но гораздо хуже - спрятать голову вместо того, чтобы использовать оружие, которое тебе вручено. Надо по-матросски, наставлял Григорий Захарович, недаром, мол, тельняшки носим. Пообещал быть на батарее, когда фашисты прилетят. И, разумеется, сдержал обещание: комиссар полка слов на ветер не бросал.

Едва отбили атаку "мессершмиттов", послышалось резкое, душераздирающее завывание "юнкерсов". На них устанавливались сирены, целью которых было вывести из равновесия находящихся на земле, испугать, заставить бросить оружие. Но никто теперь не испугался, не бросил оружия, и по "юнкерсам", которые обрушились на летное поле, зенитчики вели непрекращающийся огонь.

Летчики не любят пережидать бомбежку на земле. Преображенский в укрытии явно нервничал, высасывая одну папиросу за другой. Неспокойно чувствовали себя и другие летчики. Как им хотелось быть в воздухе, пусть под огнем, но за штурвалом, в родной стихии, и с оружием в руках.