Михаил Львов - Пароль - Балтика

- Командир, будь поточнее, а мы не подпустим "мессеры". Бросай!

Почему-то трудно поддавалась сегодня кнопка электросбрасывателя. Уже на земле Стрелецкий сказал Афанасьеву:

- Знаешь, твой голос, когда напали "мессеры", показался таким спокойным...

Афанасьев рассмеялся. Нет, нельзя было оставаться спокойным. До облаков рукой подать, однако самолет не успел дойти до них, перед кабиной раздался взрыв, из левого мотора выбилось пламя, самолет исчез за дымовой завесой. Когда самолет вошел в облака, мотор совсем заглох. С большим креном "вывалились" из облачности. В бой шли фашистские перехватчики. Петр всеми четырьмя пушками и двумя пулеметами бьет по ведущему "мессершмитту". И, наверное, бьет удачно, потому что "мессер" уходит.

Внизу метались сторожевики, транспорт скрылся в волнах. Сколько времени прошло? Афанасьев, не поверив своим штурманским, спросил у Петра.

- Да вроде все точно, и по моим расчетам прошло пять минут, но как долго они длились! - вздохнул Афанасьев.

В крейсерском полете 27 февраля 1944 года на долю экипажа выпало особенно трудное испытание.

...Борзов слушал доклад насупившись, хмуро, будто начальник метеослужбы виноват в том, что почти до самого района поиска облачность, снегопад и обледенение. Впрочем, одно замечание синоптиков обнадеживало. В районе Хельсинки малооблачно; в квадрате поиска, если иметь в виду, что ветер восточный, вообще может быть чистое небо. Хорошо это или плохо? Плохо, так как здесь действуют перехватчики. Но Борзов вдруг встал, зашагал по КП.

- Стрелецкого и Афанасьева ко мне, - распорядился Борзов.

Через пять минут Стрелецкий и его штурман Афанасьев сидели с Борзовым и обсуждали предстоящий крейсерский полет.

Что же придумал Иван Иванович? Какой тактический ход использует он, чтобы экипаж Стрелецкого смог пробиться незаметно в намеченный квадрат? О полете вслепую командир молчал - это само собой разумеется, и экипаж не спасует. А в районе Хельсинки торпедоносец появится, когда наша авиация дальнего действия будет бомбить железнодорожный узел, портовые сооружения, склады, казармы и заводы.

- Постарайтесь незаметно проскочить мимо Хельсинки в море, - наставлял Борзов.

...В середине ночи торпедоносец ушел в непогоду. На подходе к Гогланду почувствовали обледенение. Тяжелеют крылья. Штурман и стрелок-радист Трусов доложили, что киль и стабилизатор тоже покрываются льдом. Но не возвращаться же! Ведь командир именно их выбрал, он надеется. Стрелецкий решительно прибавил обороты, торопясь к намеченной цели.

Над Хельсинки почти безоблачно. И... светло. Пожары полыхали до горизонта. Дальняя авиация выполняла задачу, о которой говорил Борзов. Истребителям противника не до одиночного самолета, идущего в море. Долгий поиск заканчивался: не удалось обнаружить ни одного транспорта, а на востоке появилась тонкая светлая полоса.

- Как с горючим? - спросил штурман.

- Минут на 15-20 плюс на обратный путь, - ответил Стрелецкий.

- Пройдем западнее, тогда решим как быть, - сказал Афанасьев.

Минут через десять заметили дымки на горизонте. Вот она, цель: транспорт в сопровождении трех сторожевых кораблей. Самолет шел на заданной скорости над самой водой. Корабли все ближе и ближе. Вначале радостное возбуждение - противник прозевал. Но это заблуждение, огненные трассы рванулись со всех кораблей. Петр доворачивает самолет, как просит штурман. Еще несколько секунд полета и...

Стрелецкий вскрикнул от боли. Самолет, помимо его воли, скользнул вправо к самой воде. "Я ранен", - подумал Стрелецкий.

Афанасьеву - ни слова. Рука летчика автоматически убрала газ левому мотору и дала полные обороны правому. "Штурвал влево и на себя, высота опять заданная, глаза в прицел, черту на форштевень транспорта", - так думал Петр Стрелецкий, и так он делал.

Но Афанасьев недоволен вялым маневром. Он не знал,. что пуля угодила другу в ногу и раздробила кость, что нестерпимая боль заставляет стонать Петра. Слабость обволакивала, лилась на пол кровь.

"Я, кажется, теряю сознание", - подумал летчик.

- Командир, бросай торпеду! Пора! - кричит штурман.

Стрелецкий нажал на кнопку сбрасывателя торпеды и рванул штурвал на себя. Машина вздыбилась над самыми мачтами. Рыская по курсу, она вышла на максимальной скорости из зоны зенитного огня.

- Взрыв! Торпеда попала в центр транспорта! - прокричал штурман Афанасьев. - Поверни, надо сфотографировать! Еще один взрыв! Командир, быстрее развернись! Транспорт тонет! Не успею заснять!

У Стрелецкого красные круги в глазах. Он попытался развернуться и только сейчас понял, что ранен тяжело и двинуть педаль не в состоянии. Левая нога сползла с педали и неестественно вывернулась.

- Командир, почему молчишь? - спросил Афанасьев. - Я же просил развернуть машину.

"Говорить или не говорить о ранении?-думал летчик. - Помочь они все равно ничем не могут. Лучше" пусть радуются победе".

- Все в порядке, - сказал Стрелецкий. Боязнь потерять сознание заставила летчика крепче сжать штурвал. Он хотел остановить кровь, но не мог дотянуться до аптечки. Где взять жгут? Ремешок от планшета, вот что поможет...

Потом, на земле, Борзов и все однополчане удивлялись, как Стрелецкому удалось наложить жгут на разбитую ногу и одновременно вести торпедоносец. Но сумел, хотя несколько раз самолет, теряя высоту и скорость, едва не задевал крылом воду...

- Командир, что с тобой? - тревожно спросил Афанасьев.

Гвардейцы подходили к району, где обычно встречались вражеские истребители. Стрелецкий думал именно об этом. Ведь маневрировать он не мог. И он сказал экипажу о том, что скрывал:

- По-видимому, мне покалечило ногу. Смотрите за воздухом. Вопросов задавайте поменьше, мне тяжело...

- Ясно, Петро. Веди самолет, а за хвост будь спокоен, - ответил Николай Афанасьев за себя и за Трусова.

Пилотировать на бреющем труднее. Тем более раненому летчику. Но Стрелецкий вел самолет над самой водой, чтобы не засекли посты наблюдения. В голове мутилось, хотелось закрыть глаза.

Вот и Эстония. Хватит ли бензина? Не остановятся ли внезапно моторы? Приборы не работали: осколки повредили электропроводку. А тут еще доклад Трусова:

- Слева приближается "Мессершмитт-110". Фашист начал догонять, но штурман и стрелок открыли угрожающий огонь. "Мессершмитт" отстал. Уже когда оторвались от преследования и напряжение несколько улеглось, Стрелецкий почувствовал тошноту, в глазах вновь поплыли красные круги. Усилием воли летчик заставил себя овладеть самолетом и даже набрал высоту, чтобы не врезаться в заснеженную землю.

- Держись, Петро! Уже скоро Чудское озеро, а там до аэродрома чуть больше двухсот километров. В крайнем случае сядем на запасном, все-таки ближе, - успокаивал Афанасьев.