Пласидо Доминго. Мои первые сорок лет

С середины декабря 1981 года до начала января 1982 года я с семьей жил в Севилье, сочетая рождественские каникулы со съемками фильма. Наш фильм рассказывал о месте Севильи в истории оперы. Идея фильма принадлежала мне. Поскольку Севилья является местом действия многих опер, почему было не составить и не снять программу из этих опер? Я «подкинул» идею Поннелю, а он в свою очередь предложил ее фирме «Унитель». В «Унитель» оценили идею и попросили нас найти подходящего дирижера, способного справиться со столь непростой задачей. Мы обратились к Джимми Ливайну, и он с радостью согласился. Жан-Пьера буквально обуревали интересные идеи. Арию Флорестана из «Фиделио» он снимал на развалинах римского амфитеатра в Италике, за городом, вступление к этой арии он сопровождал рисунками Гойи из «Ужасов войны». Дон Жуана, великого грешника, для которого не было ничего святого, он поместил на самый верх наиболее высокой башни Севильского собора, и оттуда Дон Жуан пел о своих победах. Финальный дуэт Кармен и Хозе Жан-Пьер снимал не около цирка, а внутри его, там, где проходила коррида, поскольку Кармен, как и бык, вышедший на арену, не может избежать своей судьбы. В дуэте Фигаро и Альмавивы из «Севильского цирюльника», в том месте, где герои поддевают друг друга, я один пел обе партии... Все эти детали сделали программу очень содержательной и интересной. Разумеется, мне никогда не удалось бы осуществить свою идею без сотрудничества с таким поистине гениальным человеком, как Поннель.

Для всех нас это было прекрасное время. Как-то, когда Жан-Пьер, я и еще несколько человек из съемочной группы обедали в таверне неподалеку от Италики, к нам подошел старик, по всей видимости постоянный посетитель этого заведения. Он присел к нашему столику и на сочном андалусском диалекте начал рассказывать Жан-Пьеру об испанской актрисе, которая когда-то тоже снималась в этих местах и посещала ту же таверну. Жан-Пьер говорит по-французски, по-английски, по-итальянски и по-немецки, но испанским не владеет. Он долго слушал, улыбался, кивал, но потом обратился ко мне по-итальянски: «Пласидо, наверное, я больше не должен улыбаться, иначе мы проведем в этой таверне целый месяц, а наш любитель старины так и не узнает, что я ни слова не понял из его рассказа». В другой раз Соледад Бесеррил, которая была тогда министром культуры Испании, и кое-кто из друзей неожиданно нагрянули к нам, чтобы посмотреть, как проходят съемки, но начался страшный ливень, и в результате мы всей компанией засели в той же таверне. Вероятно, первоклассному ресторану пришлось бы туго при таких обстоятельствах, но нашей маленькой таверне все было нипочем! Тут же составили столы и вкусно нас накормили.

В начале 1982 года в Гамбурге я спел два спектакля «Луизы Миллер» с Джузеппе Синополи, молодым итальянским дирижером, великолепно изучившим оперные традиции. К этому надо добавить, что он обладает прекрасным дирижерским темпераментом и чувством темпа. Джузеппе дает певцам достаточную свободу, но ту, которая не имеет ничего общего с ленью или беззаботностью. У Синополи все всегда тщательно спланировано и имеет под собой реальную основу. Синополи разделяет мои представления о роли слабой доли такта: слабые доли в медленных ариях с легким оркестровым аккомпанементом должны быть слегка — совсем слегка — растянуты для того, чтобы каждая фраза получила необходимый вес: в начале арии Рудольфа в «Луизе Миллер», например, у тенора четвертная пауза в конце каждой фразы. Если во время этих пауз, которые приходятся на слабые доли, оркестровое сопровождение «проскакивает» в обычном темпе, нарушается чувство абсолютного покоя. Хоть это и общее место, стоит повторить, что оркестр в таких случаях должен как бы дышать вместе с певцом, а дирижер обрести «длинные руки», чтобы помочь оркестрантам почувствовать фразу, ведь оркестровой яме и подмосткам надо «идти в одной упряжке». Когда спектакль ведет хороший дирижер, я не чувствую никакого напряжения, наоборот, ощущаю полную свободу, не «пережимаю», пою мягко, не опасаясь, что меня заглушит оркестр, потому что объем звука, точно так же как и темп оказываются верно рассчитанными.

16 января в Нью-Йорке я принял участие в передаче «Прямая трансляция из студии 8-Эйч». Передача посвящалась творчеству Карузо, на нее был приглашен Нью-Йоркский филармонический оркестр под управлением Меты. Волею случая эта телевизионная трансляция проходила в день двадцать пятой годовщины со дня смерти Тосканини, и велась она из той самой студии, где много лет маэстро дирижировал симфоническим оркестром «Эн-Би-Си». В Нью-Йорке в течение февраля и марта я репетировал, а затем выступил в первых спектаклях новой постановки «Сказок Гофмана». Кроме того, я пел в «Норме», «Богеме», «Реквиеме» Верди и вместе с Татьяной Троянос принял участие в концерте. На благотворительном гала-концерте, который назывался «Вечер ста звезд» (впоследствии его показали по телевидению), к моему списку примадонн добавилась новая партнерша: мисс Пигги из «Маппет-шоу».

1982 год прошел для меня под знаком «Травиаты». Я принял участие в экранизации оперы, осуществленной Франко Дзеффирелли. В роли Виолетты выступила Тереза Стратас, Жермона играл Корнелл Макнейл, оркестр и хор пригласили из «Метрополитен», дирижировал Джимми Ливайн — его работа была просто великолепной. Мой же путь к фильму оказался довольно извилистым. Сначала Франко и сэр Джон Тули предложили мне принять участие в фильме, который предполагалось снимать, базируясь на новой постановке «Травиаты» в «Ковент-Гарден». Но постановка не состоялась, да я и не смог бы в ней участвовать, даже случись это, поскольку время предполагаемой премьеры приходилось как раз на срок одного из моих ангажементов в «Метрополитен». Затем проект превратился в чисто кинематографический, но сроки, к сожалению, опять оказались для меня неприемлемы. Тогда на роль Альфреда пригласили Хосе Каррераса. Тот подписал контракт, но и у него возникли сложности с расписанием выступлений. Чтобы сниматься в фильме, ему надо было отказаться от нескольких спектаклей в парижской «Опера», однако администрация театра не разрешила Каррерасу отменить спектакли. Возникла довольно неприятная ситуация, и в конце концов Хосе пришлось расстаться с мыслью об участии в фильме. Франко вновь обратился ко мне, и, совершенно неожиданно, в тот момент я сумел помочь ему. Напомню, что три года назад я выручил театр «Колон», срочно заменив заболевшего тенора на трех спектаклях «Девушки с Запада». В мае 1982 года по плану я должен был спеть в Буэнос-Айресе семь спектаклей «Тоски», и мне показалось, что я вправе отказаться хотя бы от нескольких из этих спектаклей, чтобы принять участие в таком уникальном предприятии, как съемки фильма «Травиата». Администрация театра любезно пошла мне навстречу.