Пласидо Доминго. Мои первые сорок лет

Съемки проходили в Чинечитта в Риме и заняли больше времени, чем мы предполагали. В результате я мчался в Рим то из Буэнос-Айреса, то из Вены, то из Барселоны или Мадрида, где у меня были долгосрочные контракты. Работа над фильмом потребовала огромных усилий, большого напряжения, но результаты оправдали усилия. Киносъемки очень изматывают актера, но, поскольку фонограмму записывают заранее, голос не устает. Поэтому киноработа не мешает параллельно петь в театрах.

Когда начались съемки, выяснилось, что в точности придерживаться заранее составленного графика съемок практически невозможно. Меня попросили отказаться от следующих контрактов. Я должен был ехать в Аргентину, но продюсеры фильма уговаривали меня остаться в Риме, поскольку началась война на Мальвинских (Фолклендских) островах, и у меня, таким образом, появился прекрасный предлог отказаться от аргентинских спектаклей. Все знакомые наперебой твердили, что в театре «Колон» работать будет, конечно же, невозможно, что ко мне, по всей видимости, резко изменится отношение со стороны аргентинцев, поскольку я часто выступаю в Англии и Соединенных Штатах. Но раньше я уже обращался к администрации театра с просьбой об отмене нескольких спектаклей, и мне это позволили. Помня о любезности руководства театра «Колон», я не хотел изменять своему слову и решил, что должен выполнить свои обязательства, ведь я ни за что не нарушил бы контракт с «Ковент-Гарден», если бы он пришелся на то же время. Моя родина не участвовала в военном конфликте, и я считал, что должен сохранять нейтралитет. Продюсеры предупредили меня, что, если я попаду в Аргентине в ловушку — не будет, например, работать аэропорт, или произойдет что-то непредвиденное,— компания, которая субсидирует съемки фильма, не заплатит мне ни гроша за дни простоя. Я обещал, что на всякий случай каждый день буду заказывать себе билеты на самолет, чтобы иметь возможность улететь немедленно. Случись что-то серьезное, я в конце концов улетел бы через Монтевидео (Уругвай).

Буэнос-Айрес действительно пострадал от войны, но не физически, а морально. По-моему, война за территорию является пределом националистической инфантильности, особенно в наши дни. Я видел демонстрации «раздутого патриотизма» в Аргентине, читал в газетах о том, что нечто подобное происходит и в Англии,— все это страшно меня огорчило. Впрочем, между Аргентиной и Англией были существенные различия: в Великобритании служба в армии носит добровольный характер и население прекрасно обо всем информировано. В Аргентине же все не так: аргентинские мальчики, в обязательном порядке призванные под ружье, слабо представляли себе, что их ждет. Каждый вечер в театре происходили довольно дикие патриотические демонстрации, все пели гимн, размахивали национальным флагом. Впрочем, время шло, новости, официальные и неофициальные, становились все неутешительнее, и энтузиазм начал постепенно убывать. Как-то я спросил одного работника театра, особенно восторженно настроенного в начале войны, есть ли у него сын призывного возраста. «Да нет,— ответил он,— моему сыну двадцать, вряд ли его призовут». Но через несколько дней сын получил повестку, и патриотические чувства этого человека заметно потускнели. Вот трагедия патриотизма военного времени: он очень хорош, будучи абстрактным, но приобретает совсем другой смысл, когда дело касается твоих близких.

Я верю в серьезность искусства, но чувствую, что задача исполнителя состоит и в отвлечении людей от их повседневных проблем, в создании для них более гармоничного мира. Поэтому работа артиста в целом приобретает особую важность во время кризисов в стране. Я спел в Аргентине четыре спектакля и благополучно вернулся в Европу, но сердце мое было разбито, потому что две страны, которые я искренне люблю, продолжали бессмысленно воевать. Полностью согласен с автором статьи, которую я прочел в газете «Интернэшнл геральд трибюн» через несколько дней после окончания футбольных игр на Кубок мира 1982 года. Автор писал, что территориальные распри должны быть ограничены спортивными матчами. Да: либо миссис Тэтчер и генералу Гальтиери следовало встретиться друг с другом в шахматном турнире, либо английской и аргентинской футбольным командам надо было попытаться завоевать пресловутые острова, забив за десять минут три блестящих гола. А через четыре года, например, можно было бы устроить матч-реванш. Это, конечно, шутка, но, уверяю вас, такая шутка разумнее, чем война. В обоих случаях результаты нулевые.

Когда я вернулся в Рим, Тереза Стратас, которая работала без перерыва и очень самозабвенно, попросила отпустить ее на несколько дней отдохнуть. В ее отсутствие мы снимали сцены, в которых нет Виолетты, а потом все опять вошло в нормальное, привычное русло, если можно назвать нормальной жизнь, когда без конца мотаешься между Римом и другими городами, успеваешь во время съемок выступить в «Отелло», «Андре Шенье» и «Кармен» в Вене, в «Богеме» в Барселоне, в «Самсоне и Далиле» в Мадриде. В какой-то момент Франко понял, что фильм действительно может стать большим событием в истории оперы и кинематографа, и решил не спешить. Мы стали работать медленнее, тщательнее, расписание съемок изменилось, наконец-то мы могли вздохнуть чуть свободнее.

В то время в Испании проходили футбольные матчи на Кубок мира, и на первых этапах первенства мои итальянские коллеги и я сочувствовали друг другу, поскольку наши команды играли довольно слабо. Вскоре испанская команда выбыла из игры, и мои римские друзья начали поддразнивать меня, но я не обиделся, тут же переключился и стал болеть за итальянскую команду, ведь Италия фактически стала моей второй родиной. Мне удалось попасть на финальный матч и приветствовать испанского короля Хуана Карлоса и президента Италии Сандро Пертини. В состоянии легкого помешательства, которое последовало за победой Италии, Пертини предложил мне лететь на следующее утро в Рим вместе с ним и итальянской командой, но я не смог принять его любезное приглашение, поскольку мне надо было вылетать гораздо раньше, чтобы успеть на съемки в Чинечитта.

У всех солистов, не только у меня, время от времени возникали сложности с расписанием выступлений, поскольку работа растянулась и заняла очень много времени. То улетала, то возвращалась актриса, поющая Флору, отправлялся на спектакли в другие города актер, исполнявший партию Барона, и так далее и тому подобное. Ведь жизнь певцов рассчитана не только по дням, но и по часам. Совсем не так обстоят дела в мире кино, сроки работы там часто сдвигаются. Бывает, например, что съемки, запланированные на июнь, на самом деле начинаются порой только в сентябре. Ну да делать было нечего: каждому из певцов приходилось подгонять свое расписание под предложенные сроки. Так что самым сложным оказалось уладить, насколько это возможно, конфликт между миром оперы и миром кино.