Варлен Стронгин - Любовь Полищук. Безумство храброй

– Если я захочу в этот вечер три раза сказать слово «жопа», то скажу!

Любе безусловно повезло, что она попала в редкую в наше время, исключительно благородную и тактичную семью, у нее умный муж, продолжает традиции бабушки, родителей. В одном из интервью она сказала: «Вот мы уже двадцать лет вместе. У меня нет рецептов семейного счастья, но я считаю, что в браке просто не надо быть занудой. Если меня спрашивают: какой ваш муж? Я отвечаю: «Он нескучный человек». Я как раз не всегда соответствую его чувству юмора, интеллекту, жизнелюбию. Оно и понятно, он сидит себе в мастерской и аккумулирует энергию. Я же, напротив, все время разряжаюсь, у меня так мало моментов, когда я могу побыть в одиночестве. И наверное, нам легко вместе, потому что есть что рассказать, а я с готовностью это впитываю. Вот только когда он начинает тянуть меня на тусовки, я упираюсь. Он говорит: «Что такое? Ты стареешь?» А я отвечаю: «Сережа, ты же знаешь, у меня публичная профессия, я все время отдаю, а для этого мне нужно что-то поднакопить в себе». Она никогда не скрывала своих отношений с Сережей, того, как зародилась их любовь, но утаила от всех, даже от него, случай, который более всего сблизил их. О нем ей поведал приятель Сергея, служивший с ним в армии, в одной части. Командир выстраивает часть на плацу и говорит:

– Рядовой Сергей Цигаль, три шага вперед!

– Есть, – говорит Сергей и выходит из строя.

– Скажите, рядовой Цигаль, почему вы свободное время проводите в лесу?

Сергей краснеет, солдаты ржут.

– Оправляется! Без перерыва!

– Нет, – качает головой командир, – Сергей Цигаль собирает в лесу ягоды. Собрал. Заплатил нашему повару за то, что он купил сахар и сварил из ягод варенье. Далее Сергей Цигаль разлил варенье по банкам, уложил их в сколоченный им ящичек и отправил по почте родителям. Что вы на это скажете?

Солдаты зашумели, не зная, как оценить его поступок.

– Это первый случай в нашей армии такой заботы о родителях. О нем я и хотел рассказать. Становитесь в строй, Сергей Цигаль! – закончил командир.

Люба поразилась, узнав про этот случай с мужем. Она безумно любила своих родителей, при первой возможности приглашала их в Москву, мама подолгу жила у нее, и оказалось, что Сережа не менее нее внимателен к родителям. И это обстоятельство окончательно убедило ее в правильности семейного выбора.

Она ни разу не слышала от мужа ни одного грубого или резкого слова. Они оба возмущались пошлостью, несущейся с телеэкрана. Особенно кипятилась Люба, смотря телепередачу «Аншлаг». Говорят, что Регина Дубовицкая, когда она работала редактором на радио, была скромной, культурной женщиной. Собрала на телевидении неплохих артистов, но что разрешает им говорить? Жуткий дубоватый примитив. Пошлые двусмысленности! Неужели погоня за деньгами заставляет столь сильно деградировать человека, что он смакует, произнося слово «жопа»?! А может, это делается специально, чтобы оградить людей от сатиры, от способности думать о происходящем. Это многие заметили. И гости из болельщиков говорят, что слишком много времени стали уделять показу спорта, платят спортсменам громадные деньги, стимулируя победы на международных соревнованиях, и восторженно орут после этого: «Мы победили! Мы победили! Рос-си-я!» Кто мы? Народ? Конечно, легче заплатить хорошие деньги нескольким сотням, даже тысячам спортсменов, чем людям во всей стране. Разве победами в спорте определяется уровень жизни людей? К их благосостоянию и высокой культуре надо стремиться. Разве не правы мои друзья? И тут Люба вспомнила монолог, еще в юности услышанный на эстраде и поведала его гостям: «Закончилась кавказская свадьба. Опустели бутылки с вином и чачей. Гости расходятся по домам. Идут по дорожке к выходу, и только поэт, выпивший лишнего, стал почему-то перелезать через забор и, задев проволоку, порвал брюки на самом пикантном заднем месте. Плетется он по дороге домой, за ним идут директор магазина со своей любовницей кассиршей. Директор догоняет поэта: «Слушай, кацо, говорят, что ты пишешь хорошие стихи, я не читал, но ты пойми меня – я иду со своей любимой женщиной, и перед нами маячит твоя задница!» – «Извини, генацвале! – повернулся поэт к директору. – Погляди вокруг. Посмотри на чудесное небо, усеянное загадочными звездами! Посмотри на наши горы, покрытые сказочным зеленым нарядом и доходящие до самих облаков! Посмотри, наконец, на изумительную по красоте лунную дорожку, пересекающую море! А ты куда смотришь?!»

Люба вспомнила эту притчу и улыбнулась, но как раз в это время Владимир Винокур воплотил на телеэкране свою мечту и произнес заветное ругательство. Люба переключила телевизор на другой канал, где шла новая юмористическая передача «Камеди Клаб»:

– Скажи-ка, Гарик, ведь недаром твоя жена мне отдалась?

– Даром. Разве это деньги?!

Люба вскакивает и выключает телевизор.

Она женщина весьма вольная на язык, могущая иногда для нервной разрядки запустить матерком, и то пришла в ужас: «Как же можно? На сцене? Дома – говори хоть сто раз, если тебе это нравится. Но на сцене? На святом для артиста месте?! Тем более на телеэкране, где выступает президент?!»

Люба настолько далеко отплыла от берега, что остановилась и медленно повернула назад. На плавание в море, на раздумья с ним она выделяла в день не более часа. Осторожность появилась? В какой-то мере. В холодной воде утихает любая боль, лучше думается. Недавно дочка сделала ей замечание, что она бывает груба по отношению к некоторым своим гостям. Потом, как правило, извиняется за бестактность, но лучше вообще не доводить общение до конфликта. Маша права. Взрослеет и умнеет на глазах. Ее самовыражение еще впереди. А мама по-прежнему доверчива ко всем людям. Появилась возможность приглашать и достаточно угощать людей – она и зовет их к себе домой. Чем шире застолье – тем лучше. Наивность – замечательная черта человека, и тем более артиста. Воспринимать всех людей идеальными – самый лучший кайф для Любы. Но когда сидишь с ними за одним столом и видишь, что пригласила человека, далекого от искусства, с которым даже тонко пошутить нельзя, который пришел к тебе не для задушевной беседы, а для того, чтобы нажраться и напиться и потом хвастаться друзьям, что гулял у самой Любы Полищук, то такой человек начинает вызывать отвращение, и Люба без всякой осторожности говорит ему то, что о нем думает. И совершенно зря. Ему ее слова не помогут, а обиду вызывают. А он гость. Сама его пригласила. Приходится извиняться. Зато хорошо, когда за столом собираются свои люди, настроенные с тобою на одну волну. Люба только недавно заметила, что их становится все меньше и меньше. Куда деваются? То ли уезжают в другие страны? То ли мельчают душой, замороченные заботами и нуждой? То ли постепенно вымирают? Люба вдруг подумала о том, как мучился больной мамонт, осознавая, что он умирает и что он – последний. Сжало сердце. Но вряд ли от сожаления к мамонту. Подобное случалось с нею и раньше. В более молодые годы. Боль в спине отдавалась в сжатии сердца.