Варлен Стронгин - Любовь Полищук. Безумство храброй

Коллеги знали о ее мучениях. Соболезновали. Окружали заботой. Один режиссер поставил в ее гримерной кушетку, а на нее положил доски. Весь антракт Люба лежала на этих досках, снимая боль и успокаивалась. Режиссер заботливо суетился вокруг. Даже предлагал продлить антракт. Другие актеры и гримерши не без интереса бросали тревожные взгляды в ее сторону. Но никто, ни разу не вызвал врача к ней, не устроил, наконец, скандал ей самой по поводу легкомысленного отношения к своему недомоганию. Теперь она поняла – коллеги боялись, что сорвется спектакль, на который проданы все билеты, что придется отменять следующие тоже аншлаговые представления. А она млела от их заботы. Поднималась, иногда через силу, и дорабатывала спектакль, не сбавляя ни мастерства, ни темперамента. Тут окружающие не виноваты. Она не любила, просто не могла играть плохо. И, чего скрывать, радовалась аплодисментам, цветам, поздравлениям с успехом. И на следующий день, опять недомогая, несмотря на укоризненные взгляды Сережи, нехитрые намеки сделать перерыв в спектаклях, хотя бы на неделю, снова рвалась в театр, бросая взгляд на часы и боясь опоздать к началу. Театр стал неотъемлемой частью ее жизни, и она не могла оторваться от него, как от сладостного наркотика. Пожалуй, она всегда была фанаткой искусства. Даже еще в эстрадной студии. Если бы не ее невероятная страсть к театру, то могла бы сорваться с верного творческого пути. Один чиновник из Комитета кинематографии как-то, будучи подшофе, признался ей: – Любаня, если бы ты знала, сколько твоих кинопроб забраковали, то спилась бы к чертовой матери!

– А я догадываюсь, – посуровела Люба.

– Не-а-а, – покачал головой чиновник. – Не знаешь! И это хорошо!

Люба расположилась на волнах, мерно покачивающих тело.

Жаль, конечно, что слишком часто браковали. Но один раз промахнулись, и она стала лауреаткой мирового кино в Сан-Франциско. Очень удачная роль, в прекрасном фильме. Еще бы две-три таких удачи не помешали бы. И жаль, что в своем, вроде бы родимом кино настоящую роль, судьбу героини, лишь в том фильме удалось сыграть. И слава богу. Эту роль у нее уже никто не отнимет. Даже люди с самыми высокими привилегиями.

Рядом в Любой запрыгала пара молодых дельфинов.

– Играют, – улыбнулась она. – Лишь бы не попали в дельфинарий, что начали строить в Коктебеле. Может быть, там и рыбы им достанется больше, и воду чаще менять будут, но все равно жить в клетке, по чужой указке выполнять прыжки и только за это получать рыбешку – недостойно даже животных.

Дельфины закружились вокруг Любы и затем направились к берегу, но, увидев, что она не последовала за ними, вернулись обратно.

Люба посмотрела на небо. Со стороны горы Карадаг на поселок медленно надвигалась огромная черная туча.

– Предупреждают меня об опасности, – догадалась Люба. – Спасибо, милые, но меня не пугает ни дождь, ни гроза. Более промокшей, чем сейчас, не стану. Отмоюсь от соли дождевой водой.

Через несколько минут поток воды обрушился на Любу, стали круче волны, они поднимали ее вверх и опускали вниз, накрывая с головой. Внезапно небесный поток воды истощился, и вспыхнуло солнце.

– Море не обижает меня, – подумала Люба, – оно по-своему честно и справедливо. Всегда знаешь, что можно ожидать от него – и милости, и гнева. Поэтому оно не так страшно, как некоторые люди. Человеческий облик часто обманчив, и не случайно многие ученые утверждают, что нет страшнее зверя, чем человек. В одном только Коктебеле из-за раздела земли сколько перестреляли людей. Перестройка здесь натурально превратилась в перестрелку. Первым пострадал владелец собственной пельменной Хромой Марк. Средних лет мужчина, со всклокоченной бородой, непричесанными усами, но с добрым взглядом. Кто-то позарился на его пельменную, но он не хотел отдавать свой бизнес и его гордость – большой металлический чан, в котором варились пельмени. Чан был отлит на металлургическом заводе в Запорожье. Недруги пощадили жизнь инвалида, но в чан бросили гранату, разломив его на куски. Хромой Марк пытался возобновить бизнес, но денег на другой такой чан не хватило, и он уехал из Коктебеля. А тот, кто бросил в чан гранату, построил на месте бывшей пельменной свое кафе. Но долго благоденствовать ему не довелось. Кто-то другой, более хищный и жестокий, спалил его кафе и не подпустил к горящему зданию пожарных. Таких случаев в Коктебеле было немало и еще более страшных. Люба усилием воли отвлеклась от этих мыслей. Солнце увеличило натиск, пробиваясь сквозь стекла очков. «Пора домой, – решила Люба, приподняла голову, бросив прощальный взгляд на бухту и окружающие ее горы. Говорят, что когда у поэта Межирова, вынужденного покинуть страну, спросили, о чем он при отъезде больше всего сожалеет, то он, подумав, сказал: «О том, что больше не увижу Тихую бухту».

Люба медленно возвращалась домой. Выйдя на набережную, ниже опустила верхний край шляпки, чтобы ее не узнавали прохожие, не останавливали и не забрасывали вопросами. Не хотелось портить впечатление после доброго общения с морем. Но один мужчина средних лет, бегающий по набережной каждый день, все-таки узнал ее и приветливо помахал рукой.

– Вы сегодня что-то припозднились. Обычно раньше проходите.

– Заболталась с морем, – иронично ответила Люба. – А вы что, бегун?

– Я – плеймейкер, – грустно вымолвил мужчина и растерянно развел руки.

– Извините, не понимаю, – призналась Люба.

– Я из тех, кто разгоняет фаворита забега до середины дистанции, за моей спиной ему бежать легче и в нужном темпе. Я дело свое делаю и схожу с беговой дорожки.

– А сами? – удивилась Люба. – А сами не пробовали добраться до финиша? Или так выкладываетесь, что на это не хватает сил?

– Сил? Думаю, что хватило бы. Но мне нельзя финишировать, тем более первому. Я – плеймейкер.

– Странно. Значит не всегда побеждает сильнейший? – возмутилась Люба.

– Побеждает раскрученный, известный всем бегун, на которого ставит начальство, – вздохнул мужчина. – У которого всюду связи, с начальством налажены выгодные отношения.

– А вы ради чего стараетесь? – с укором заметила мужчине Люба.

– Мне платят, – ответил мужчина. – На жизнь хватает, берут за границу, на международные соревнования. Я бегаю на условиях фаворита. А откажись – остался бы без куска хлеба. Я бегун по профессии. Другой нет. И заново начинать поздновато, так сложилась жизнь, – извинительно произнес мужчина. – У нас в стране полно плеймейкеров. И не только в спорте. Мало кто об этом знает.

Люба смутилась, не зная, что сказать мужчине, как ему помочь. Потом подумала, что в кино сама была в какой-то мере плеймейкером. Ярко сыграв в эпизоде, оживляла фильм с вялым сюжетом, посредственными актерами. В кино может более менее удачно сняться почти любая смазливая девушка. Красивое лицо привлекает внимание зрителей, и они уже мало обращают внимания на чисто актерские способности актрисы, умение показать психологию героини. В театре не мелькают кадры с разными лицами, декорациями и спец эффектами, актер остается один на один со зрителем, и тому очень скоро становится понятно, какое искусство ему предлагают. Люба прошла школу театра, и это помогло ей, если требовалось, удачно пройти всю дистанцию фильма, от старта до финиша, вникнуть в характер героини, отразить различные жизненные ситуации. Она не стала плеймейкером, несмотря на отсутствие связей и каких-либо привилегий. И не шла на интимные связи ни с режиссерами, ни с другим начальством. Путь к успеху видела только на сцене и лишь там добивалась его. Очень надеялась, что море восстановит ее здоровье. Она пожалела, что задерживает съемки фильма «Моя прекрасная мама». Роль в фильме проходная, но она играла ее очень старательно, делала заметной, живой, и сама жила благодаря съемкам в этом фильме. Актеры поддерживали ее своим добрым отношением, не пеняли на простои в съемках из-за ее недомогания. Она чувствовала, что ее искренне любят. И это не результат каких-либо ее привилегий, которых у нее нет и не было. Это особая привилегия, лично заслуженная и выстраданная ею, это – уважение и признательность.