Лив Нансен-Хейер - Книга об отце (Ева и Фритьоф)

Однако я не сомневаюсь, что господь бог все направит к лучшему».

Не вдаваясь слишком в сомнения отца, Фритьоф послал ему восторженное описание путешествия через горы из Гёусдаля. Осо­бенно он был очарован Йотунхеймом и уже в заключение добавил несколько строк в защиту своей подруги:

«Мы с фрекен Н. очень хорошие друзья, она во всех от­ношениях славная девушка. Кто ее отец, я не знаю, и он со­вершенно меня не интересует. Успокойся, я не помолвлен и вовсе не собираюсь стать женихом. А уж если когда-нибудь надумаю жениться, в чем я весьма сомневаюсь, то совсем не в этих краях».

Лишь в этом году он наконец увидел результаты своих трудов и был счастлив, что может порадовать отца: «Могу похвастаться, что моя работа идет успешно. Сейчас я продолжаю некоторые ис­следования и сделал интересные наблюдения, которые думаю за­вершить в течение зимы».

После Конгресса врачей в Копенгагене Берген посетил Пастер, к норвежские ученые оказали ему большое внимание.

Фритьоф давно уже проявлял интерес к химии и, зная работы Пастера, с увлечением слушал его доклады. Однако они на­правили его фантазию по опасному пути и еще более укрепили в желании поработать в менее стесненных условиях, ознако­миться с исследовательской работой за границей. Пастер гово­рил о новых методах исследования в зоологии, и Фритьоф по­нял, что ему непременно надо войти в курс последних дости­жений в этой области. Как ни хороши условия в Бергене, а пора ехать за границу.

Должность в музее налагала на него множество обязанностей, и времени на собственные занятия оставалось мало. Ему не хо­телось быть неблагодарным, он всегда помнил, чем обязан музею, который давал ему большую свободу и предоставлял возмож­ность вести самостоятельную научную работу. Но он был не­терпелив, и к тому же Америка по-прежнему манила. Пред­ложения и приглашения пришли и от немецких университетов, подумывал он и о Христиании. Туда он был приглашен на долж­ность препаратора. Наконец он изложил свои планы универ­ситету в Америке: от должности в Бергене он сможет освобо­диться не раньше, как через два-три месяца, затем поедет на два-три месяца в Христианию или в Германию. Могут ли они столько ждать?

Об Америке отцу он из осторожности ничего не писал, но на всякий случай решил разузнать через него об условиях работы в Христиании. Отец был счастлив:

«Христиания, 16.3.1885 Дорогой мой Фритьоф! Твое письмо от 11 марта не было для меня не­ожиданным, я нахожу твои раздумья, мысли, сомнения и решения совер­шенно естественными. У меня было много опасений, так как, приняв эту должность, ты будешь изолирован и обязанности, которые она на тебя налагает, будут мешать твоей научной работе. Поэтому я полностью одобряю твое решение. Освобождайся как можно скорее от твоей работы и приезжай сюда, и вдвоем мы все обдумаем. Хорошо бы тебе получить стипендию, так как я все свои доходы делю с Акселем, который ведет теперь большую часть дел в конторе.

У меня ты получишь комнату для занятий, одежду ты получишь, так же как и Александр, так что на жизнь здесь тебе не придется зарабатывать. Тебе лишь остается заканчивать научный труд, заниматься, может быть, учить языки.

В одном только я с тобой не согласен. По-моему, ты недооцениваешь ту пользу, которую ты получил от тех, с кем вместе работал. Возможно, теперь они и эксплуатируют тебя, но поначалу тебе было за что благодарить их. И мне очень бы хотелось, чтобы и ты сам в душе чувствовал признательность за это и высказал им ее. В начале твоей работы ты ведь смотрел на старших как на авторитеты и не считал себя умнее всех. Я также не одобряю твоего желания принять американское предложение.

Твой любящий отец Б. Ф. Нансен».

Пришло еще одно длинное письмо. У отца был долгий разго­вор о будущем сына с профессором Робертом Коллетом, у послед­него нет веры в постоянство Фритьофа; Фритьофу пришлось набраться терпения и снова пуститься в объяснения.

«Мне было больно видеть,— писал Фритьоф отцу,— что ты неправиль­но меня понял, и моя непреклонная гордость, наследственная черта рода Нансенов, которой, увы, обладаю и я, должен признать это, претерпела чувствительный удар.

У меня много, к сожалению, очень много недостатков, но если бы ты мог заглянуть в глубину моей души, вряд ли ты нашел бы среди моих скрытых пороков неблагодарность.

Никогда у меня и в мыслях не было сесть тебе на шею. Нет, дорогой отец, я считаю, что куда естественней содержать своего отца, нежели быть у него в долгу. Я молод и силен и ни за что не соглашусь жить в нахлеб­никах, а уж тем более за твой счет, я и так всем обязан тебе. Я только спрашивал, можно ли мне будет некоторое время у тебя столоваться, поскольку я думал, что это не очень увеличит расходы на хозяйство. В остальном, за квартиру и одежду, я в состоянии платить сам сколько потребуется. И я совершенно уверен, что через некоторое время смогу сам полностью себя обеспечить.

Если я и оставляю мою должность здесь, то это не совсем непро­думанный шаг. У меня будет тысяча пятьсот крон в год прочного дохода при обязанности работать два-три месяца в год. Неудобство здесь только в том, что эта работа начнется не раньше февраля следующего года, хотя я, конечно, кое-что заработаю до этого времени. Дело в том, что мне настойчиво предлагали стипендию, с тем чтобы я занялся изучением лова сельди, а это означает два-три месяца работы и тысячу триста крон дохода. Кроме того, я мог бы заработать еще двести крон в год за четыре листа для «Вестника рыболовства» (по пятьдесят крон за лист).

Ты видишь, что финансовые перспективы, хоть и не блестящи, но вce-таки лучше, чем требуется мне, так как я благодаря моему воспитанию очень непритязательный человек. Если придется туго, я смогу жить скром­но, особенно если речь идет о моих научных занятиях, которым я наме­рен себя посвятить и ради которых готов пожертвовать всеми прочими из так называемых жизненных благ.

Относительно того, что Коллет наговорил о немецких университетах, будто бы там «нужно заниматься в одиночку в тишине (!), ходить только и лабораторию и обратно и затем зубрить, штудировать и исследовать (!!), что это, мол, изнурительная работа, требующая мужества (!),— так разве Коллет учился когда-либо в немецком университете? И работал ли он когда-нибудь с микроскопом?

Я полагаю, что знаком с немецкими университетами и учебой в них очень хорошо, так как в течение многих лет работал с немецкими зооло­гами, приехавшими сюда (более или менее выдающимися). Я смог бы освоиться с тамошней жизнью и жить дешево.

Что касается сидячей работы, то я думаю, что три года, проведенные большей частью у микроскопа, кое-чему меня научили. Тот, кто по-настоя­щему ушел в занятия, об этом даже не задумывается, для него просто необходимо пожертвовать всем остальным, даже и вылазками в лес и горы, пойти на это для него ничего не стоит. В последние годы от прогулок мне пришлось совсем отказаться, одним словом, это и была как раз такая жизнь, о какой говорит Коллет. Только я бы не назвал это долбежкой, потому что работал с удовольствием, если только времени хватало. А если времени не хватает, так пользуешься тем, что есть, не думая ни о чем другом.