Лив Нансен-Хейер - Книга об отце (Ева и Фритьоф)

...Не тревожься о будущем своих детей, милый, дорогой отец. Ты дал им такое воспитание, что теперь можешь быть спокоен за их благополучие. Подумай же наконец о себе и дай себе покой.

...А что до меня самого, то со мной, как всегда, все отлично. Живу я тихо и спокойно в нашем маленьком кружке, занимаюсь то наукой, то литературой, мало интересуюсь внешним миром. Время от времени чув­ствую, что застоялся, и тогда отправляюсь в горы. Так, несколько дней тому назад в прекрасную погоду я был в горах к востоку от Бергена. Закат над морем был хорош как никогда. Это сочетание — горы, зеркаль­ная гладь моря и великолепное освещение — произвело на меня чудесное впечатление.

Потом я лихо прокатился по снегу от самого гребня горы в долину. Я не взял с собой лыжи, но на плотном насте их заменили сапоги. За мною ринулся Флинк, даже залаять не успел».

Но и это оптимистическое письмо не подбодрило отца. Отец отвечал: «Ты совершенно небрежен по отношению к себе, слишком многим пренебрегаешь. То же самое говорит один человек, кото­рый ценит тебя очень высоко».

Отец повстречал старого Карстена Борхгревинка, который слышал о Фритьофе много хорошего от капитана Крефтинга.

«Он так много рассказывал о твоем путешествии по Ле­довитому океану и о совместной медвежьей охоте, что сын Борхгревинка [56] Вероятно, речь идет о Карстене Борхгревинке (1864— 1934), который пошел по стопам Нансена и стал исследователем Антарктиды. Он был первым человеком, ступившим на землю Антарк­тиды, первый основал там научную зимовку и провел ряд ценных иссле­дований. теперь только и мечтает, как бы ему отправить­ся по твоим стопам. Крефтинг говорит, что для него было чрез­вычайно приятно постоянное общение с таким любезным, обра­зованным, бесстрашным и толковым молодым человеком, а вдобавок ты оказывал такое исключительное влияние на всю команду, что ему очень хотелось бы снова видеть тебя на своем корабле».

Тут отец Нансена стал уверять, что его сын с радостью повто­рил бы это путешествие, но в ответ услышал: «Нет, Фритьоф Нан­сен стоит гораздо большего. Нельзя молодому человеку с его усер­дием, его духовной и физической силой, с его способностями зани­маться такими пустяками. В молодости это хорошо, а с другой стороны, как знать, чего он достигнет, став ученым?» Отец Нан­сена ответил: «Все в руках божьих».

Но Борхгревинк стоял на своем: «Если человек так серьезно и с таким жаром делает все, за что бы ни взялся, будь то лыжи, охота на медведя или птицу, учеба или научная деятельность, то он непременно добьется успеха!»

Отец не смог скрыть свою гордость.

«Мне, старику, конечно, приятно было услышать такое сужде­ние от пожилого серьезного человека,— писал он Фритьофу.— Но я все-таки сказал, что, по-моему, он тебя перехвалил. Я помолюсь богу, чтобы ты не возомнил о себе, наслушавшись та­ких похвал. А если ты возгордишься — что ж, тогда пиши про­пало».

Но бояться было нечего. Конечно, Фритьоф не скрывал, что письмо его обрадовало, но больше всего он был рад тому, что отец доволен им. Он с головой ушел в занятия, но беспокойство в крови не так-то легко было сдерживать, а в один прекрасный день Фритьоф получил весьма соблазнительное предложение из Америки, которое никак не могло подействовать успокаивающе. Фритьоф решил пока не писать о нем отцу.

Приглашение исходило от самого профессора Марша [57] Марш, Отниел Чарльз (1831 —1899),— выдающийся американский палеонтолог. , ру­ководителя Палеонтологического общества Соединенных Шта­тов. Он расширял штат, и в связи с этим открылась вакансия. Фритьоф не спешил ответить отказом, он хотел сначала узнать условия.

К несчастью, слухи о переписке достигли Христиании, и если раньше отец тревожился беспричинно, то теперь и причина появи­лась. На этот раз Фритьоф ответил в несколько более решитель­ном тоне, чем обычно.

Во-первых, это совсем не «какая-то компания, которая того и гляди лопнет, а как-никак Соединенные Штаты», а во-вторых, ра­бота эта — не временная и ненадежная, а постоянная, и притом под руководством одного из виднейших американских ученых. Она сулит, по-видимому, интересные экспедиции в Скалистые горы и на западное побережье Америки. К тому же масштаб научных работ там куда шире, чем в Бергене. Но отцу не из-за чего волно­ваться.

«Это было только мимолетное намерение, о котором я почти забыл, о котором я ничего не писал ни тебе, ни другим, чтобы не причинять ненужных огорчений. Кроме того, я подумал о тебе, дорогой отец. Рас­стояние между нами стало бы неизмеримо больше, чем теперь, когда я здесь. Хольт считает, что было бы безумием уехать отсюда, где у меня такое место и такие перспективы (!!), да еще в Америку, к которой он не питает никакого почтения. Тут я с ним, правда, не согласен, и об этом мы не раз с ним спорили. Да и фру Хольт сказала, что они с мужем никуда меня не отпустят. Тут уж ничего не попишешь! Ты ведь знаешь, как я всегда легко склоняю свою упрямую голову».

Нет, надо оставаться, да и не собирался он принимать чужое подданство. Это решено. Его только раздражало, что каждый вме­шивается в его дела со своими советами.

Он не искал надежного заработка, о котором твердили все со­ветчики. Совсем наоборот. Обеспеченное существование связывает человека, ставит его в зависимость от материального благопо­лучия. А у него была другая цель.

Независимость его проявлялась во всем. Он не желал оде­ваться «по моде». Для него было мучением носить длинные, слиш­ком просторные сюртуки, стоячие воротнички и широкие галстуки, не говоря уже о долгополых пальто, которые не только путаются в ногах, но и скрывают хорошую фигуру. Фритьоф создал свою собственную моду, и когда он почти бегом шел в сером спортивном костюме в обтяжку, в рубашке с распахнутым воротом и в шапке набекрень, он знал, что люди оглядываются на него не только с насмешкой.

Брат Александр уговаривал его вести себя как все. Над ним, мол, уже посмеиваются в столице. Да и над Александром смеются за то, что у него такой смешной брат.

«Какое мне дело, что другие говорят и делают»,— отвечал Фритьоф. Между прочим, он может похвастаться, что в Бергене спортивная молодежь уже начала ему подражать. Многие уже признали более рациональным спортивный костюм, а в магазинах появилось егеровское белье, за которое он давно ратовал, по­тому что по собственному опыту знал, что шерсть наилучшим образом защищает и от холода, и от жары.

Однажды субботним вечером в конце января 1884 года шел проливной дождь. Барометр все падал, пока не остановился на землетрясении. Люди сидели по домам, лишь изредка промелькнет в переулке черный непромокаемый плащ и скроется в подъезде. Но Фритьоф, возвращаясь из музея, шел по улицам не спеша, хотя и промок до нитки. Пускай себе льет, думал он, чем сильнее льет, тем быстрее перестанет.