Лив Нансен-Хейер - Книга об отце (Ева и Фритьоф)

Хольты были умными и добрыми людьми и до конца своих дней с трогательной гордостью следили за жизнью приемного сына. Из всех бергенских друзей отца я знала их лучше всего. Я познакомилась с ними, когда они были уже стариками, однако, по словам отца, ничуть не изменились. Я очень полюбила их за доброту и приветливость. Своим умением и желанием понять чело­века Хольты очень помогли Фритьофу в тот период жизни, когда он должен был избрать жизненный путь и сам строить свое бу­дущее.

В те годы Фритьоф много читал и, как большинство людей его поколения, увлекся драмами Ибсена. Он находил в них ответы на вопросы, которые и сам себе задавал. Особенно поразил его «Бранд», однако судьба доктора Штокмана из пьесы «Враг на­рода» произвела на него не меньшее впечатление. В пьесе стави­лись проблемы, которые и он должен был решить для себя,— гражданское мужество, умение оставаться при своих убеждениях, даже если все на свете окажется против тебя. Хольты наверняка не одобряли это увлечение Ибсеном и его мировоззрением.

Вот что вычитал Фритьоф из «Бранда» и вот чем воспламе­нился.

Он теперь сделал выбор, решил стать ученым и всю свою волю и энергию направить на достижение этой цели. Он еще пока­жет отцу, на что он способен. Старик не раз предостерегал Фритьофа, что нельзя заниматься несколькими делами сразу; да Фритьоф и сам знал, как легко увлечься чем-то и свернуть в сто­рону — в жизни ведь так много заманчивых дорог.

Никто еще не верил в него, и он это прекрасно понимал. Чаще всего его принимали за обыкновенного любителя спорта, которому лишь бы блеснуть физической силой и сноровкой.

Ну что ж, он им еще докажет.

Фритьоф набросился на науку со всей своей энергией и, если не сидел дома над книгами, значит, работал в музее со своим новым микроскопом. «Ты просто счастливчик»,— сказал Хольт, узнав об этом приобретении Фритьофа. Так оно и было. Если бы Фритьоф не был уверен, что хороший микроскоп совершенно необ­ходим ему, то ни за что не попросил бы у отца в долг такую сумму. Микроскоп стоил целых семьсот крон, для старика, вынуж­денного беречь каждый скиллинг, это были громадные деньги, однако же они были высланы без всяких возражений — раз это нужно сыну для работы, то какой может быть разговор. Отец только выразил надежду, что деньги не будут потрачены впустую. За это Фритьоф ручался, и, как только ему повысят оклад в музее, он начнет выплачивать долг.

Теперь это чудо стояло у него на рабочем столе, и коллеги даже немножко ему завидовали. «Когда Нансен сидит за микро­скопом, тут хоть землетрясение — он и ухом не поведет»,— гово­рили они друг другу.

Он и сам был такого же мнения.

«Знаешь ли, это такая прелесть, что передать невозможно! — пишет он отцу.— Я теперь прилежно тружусь, причем с удоволь­ствием, потому что чем больше углубляешься в Науку, тем она интереснее».

Лучшего места, чем Бергенский музей, нельзя было себе пред­ставить для находящегося на распутье, еще неопытного юноши, и ученые, с которыми ему приходилось ежедневно общаться, оказали на него большое влияние. И прежде всего нужно на­звать главного врача Даниэля Корнелиуса Даниэльсена, дирек­тора музея, труды которого помогли добиться столь замеча­тельных успехов в борьбе с проказой в Норвегии. Он был настоя­щим энтузиастом и обладал характером, как нельзя более под­ходившим для трудолюбивого Фритьофа. Кроме того, там был зоолог и купец Херман Фриеле [52] Фриеле, Юахим (1793—1881),— норвежский предпринима­тель, филантроп; содействовал развитию науки в своем родном городе Бергене, завещал свое состояние Бергенскому музею. Медаль его имени присуждается Бергенским музеем за научные работы. , председатель Бергенского охотничьего общества, товарищ Фритьофа по охоте и хороший друг. И наконец, главный врач Армауэр Хансен [53] Хансен, Герхард Хенрик Армауэр (1841 —1912),— врач и биолог. Занимался изучением проказы, которая была эпидемической болезнью в Норвегии. Своими работами, особенно открытием в 1875 г. бациллы проказы, X. внес большой вклад в борьбу с этой болезнью. , открывший бациллу проказы.

И в этот круг выдающихся ученых, известных и за пределами Норвегии своими заслугами в борьбе с проказой, Нансен получил доступ в особенно удачный момент — как раз тогда, когда они увидели результаты своей работы. У них он мог поучиться глав­ным добродетелям ученого — терпению, основательности, мето­дичности.

Даниэльсен одно время был депутатом стортинга и, являясь главным врачом Люнгордской больницы, активно участвовал в дея­тельности бергенского муниципалитета и в культурной жизни города. Он был энергичным директором музея, и поскольку его соб­ственная энергия не знала границ, то и к младшим сотрудникам он предъявлял немалые требования. И сам он, и другие работники музея — все в той или иной степени занимались зоологией, кото­рая была специальностью Нансена.

И в студенческие годы, и став ученым, Фритьоф оставался ве­рен себе. Другие зоологи старались собрать и заспиртовать как можно больше видов животных. Его же это не интересовало. Он решил изучать гистологию отдельных видов, исследовать функции нервной системы, «найти источник мысли», как он сам говорил. Микроскопы, имевшиеся в музее, не позволяли проводить наблю­дения с точностью, необходимой для таких исследований, поэтому ему пришлось самому купить более сильный прибор.

Под микроскопом открывался особый мир, со своими еще никем не изученными законами. Нансен с головой погрузился в свою тему, отдавая ей все свободное от служебных обязан­ностей время.

Размышлял Фритьоф и над другими проблемами. Он сам гово­рил, что когда Армауэр Хансен познакомил его с дарвинизмом, для него открылось совершенно новое направление человеческой мысли. Вера в истинность христианского учения, привитая с дет­ства, поколебалась. В законах природы он нашел новую истину. Растения, животные, люди — все одушевленное и неодушевлен­ное — являются частью одной и той же материи.

В письмах домой он никогда не делился этими мыслями. Для отца христианская религия была истиной, зачем же затрагивать этот вопрос. Фритьофу оставалось только пожелать отцу найти в ней утешение, но как раз этого не было. Отца все больше одо­левала тоска и тревога. И сыновьям приходилось подбадривать и успокаивать его по мере возможности,

«У меня один день похож на другой,— писал Фритьоф.— С утра до обеда в музее, потом иду домой на обед ровно в час тридцать, и если я на пять минут опоздаю, они уже сидят за столом. После обеда я снова отправляюсь в музей и сижу там до восьми часов. Затем мы ужинаем, а после ужина читаем вслух».